Тоби был не в состоянии злиться: он испытал слишком сильное облегчение оттого, что не умер. Но они все смеялись, и Тоби почувствовал, что облегчение сменяется яростью. Он привстал.
— Я иду в полицию, — сказал он.
От этого Лэрри и Ник засмеялись еще больше, если такое вообще было возможно.
— Я серьезно.
— Да? Пойдешь до того, как пожалуешься мамочке, или после?
Ник, буквально согнувшись пополам, заржал так, словно это было самое уморительное оскорбление из всех когда-либо произнесенных. Тоби не мог вспомнить, приходилось ли ему испытывать такую сильную ярость. Он хотел вдавить свои пальцы Лэрри в глаза и оторвать его голову от тела.
Но он довольствовался лишь тем, что схватил Лэрри. Ему было плевать, побьют ли его снова или нет. Нужно было сделать удар. Всего лишь один хороший удар.
— Эй, ничего себе, — произнес Лэрри. Когда они вместе повалились на землю, он все еще смеялся. — Не слишком грубо, а?
Тоби ударил его.
Удар получился слабым и попал Лэрри в плечо, а не в лицо, но Тоби явно стало лучше, несмотря на то, что кулак взорвался от боли.
Ответный удар Лэрри попал ему прямо в нос. Судя по хрусту и мгновенно хлынувшей крови, он причинил больше вреда, чем удар Тоби. От жуткой боли у него помутилось в глазах.
Он стал молотить по Лэрри как можно сильнее и быстрее. На лице хулигана отразилось скорее удивление, чем боль: он без особых усилий парировал бесчисленные удары. Ник, очевидно, полагал, что веселье продолжается, да и сам Лэрри все еще усмехался.
Лэрри схватил Тоби за нос и сжал.
Внезапно смех стих.
Тоби даже не помнил, как вытащил охотничий нож и вытянул его из кожаных ножен. Но Лэрри теперь выглядел очень напуганным.
Ухватившись за рукоятку обеими руками, Тоби вонзил лезвие ему в грудь.
Долю секунды он ощущал едва ли не эйфорию, а затем на него обрушилось осознание того, что он совершил, и он в ужасе закричал:
— О боже, извини!., я не... о боже...
Лэрри лежал с широко раскрытыми от шока глазами, его тело подергивалось.
Тоби не был доктором, но точно знал, куда воткнул лезвие и что люди с торчащим в сердце восьмидюймовым охотничьим ножом не выживают.
— О боже... Иисусе...
Он поднял глаза на Ника, словно ожидая от того помощи. Ник зажал руками рот и выглядел так, словно задыхался.
Презрения в глазах хулигана больше не было — только паника. Тоби знал, что его паника была еще сильнее. Он хотел свернуться калачиком и кричать, кричать, кричать.
Но этого сделать он не мог.
Лэрри умирал. Его уже было не спасти — возможно, даже если бы в десяти футах стояла машина скорой помощи. И ему точно нельзя было помочь, таща через весь лес. Не имело значения, как он будет исправлять содеянное, он уже убил человека. Возле него на земле лежал окровавленный труп, и это сделал он.
А Ник был единственным, кто об этом знал.
Если он выпустит Ника живым из леса, то сядет в тюрьму.
Тоби не мог провести остаток жизни за решеткой. Тем более из-за такого никчемного садиста, как Лэрри.
Он извлек нож из груди хулигана. Тоби не мог смотреть на лезвие, не мог видеть кровь, иначе сошел бы с ума и не смог бы совершить то, что задумал.
Для извинений и объяснений времени не было. Он должен был двигаться быстро и добраться до Ника, пока тот все еще в
шоке. Тоби бросился на более крупного парня, чувствуя, как возвращается злость — злость за то, что Ник привел к этому, разрушил жизнь Тоби. Злость была гораздо лучше страха, беспомощности.
Ник повернулся и побежал.
Приглушенным голосом, словно говорил из гроба, Тоби успокаивал его, обещал, что все будет хорошо, что он не причинит ему боли, что Лэрри в порядке. Ник убегал все дальше, а Тоби делал то, что отказывался делать под дулом пистолета, — умолял и нес всякую бессмыслицу.
Ник упал на землю.
Разве Тоби метнул нож? Нет, тот был все еще в его руке. Ник просто споткнулся, вот и все.
Тоби не чувствовал ног, когда бежал к упавшему мальчику. Он размахнулся и всадил лезвие в поднятую для защиты раскрытую ладонь. Тоби колол снова и снова — лезвие резало руки, грудь, лицо Ника. Прошло довольно много времени, прежде чем он смог остановиться.
Тоби был весь в крови. Пропитан ею. Если бы он смотрел на эту сцену со стороны, то преисполнился бы отвращением к мальчику с ножом. К душевнобольному мальчику. Жуткому мальчику. К психованному мальчику, измазанному красным. К смертоносному зверьку, которому нужно было пустить пулю в лоб, которого следовало оттащить подальше, чтобы его вид не пугал зевак.
Наконец он отполз от Ника, оставив нож в горле хулигана. Его вырвало.
Что он наделал?
Ничего не было. В лесу не было двух мертвых детей. Не существовало такой реальности, где бы это могло произойти.
Он был убийцей.
Он убил Лэрри и Ника. И это была не самозащита.
Тоби оглянулся на тело, ожидая, что Ник сядет, вытрет бутафорскую кровь с подбородка и пронзительно заржет над своим угарным розыгрышем. Не будь таким наивным, Флорен! Мы же понарошку умерли! Такой дохляк, как ты, никогда не сможет нас убить!
Ник оставался мертвым.
Пытаясь счистить кровь, Тоби принялся тереть руки о землю, набрал ее в ладони и стал втирать в руки и лицо, изо всех сил пытаясь скрыть красное. Он стер грязь, но алые пятна на коже никуда не исчезли.
Зачем он взял нож? Зачем он вообще взял эту сраную хреновину?
Тоби прикусил запястье, чтобы не закричать. Крик — плохо. Крик привлечет людей.
Он просто хотел сдохнуть.
Нет. Не хотел. Он справится.
Лэрри и Ник были ужасными людьми. Они заслужили смерть. Еще худшую, чем получили. Они должны были умереть медленно, мучительно, так что Тоби оказал им услугу. Без них мир стал лучше. Они не приносили ничего, кроме несчастий. Они сами были во всем виноваты. Преследовали его в лесу — когда делаешь что-то подобное, сильно рискуешь. Подвергаешь жизнь опасности. Он в этом был не виноват.
И они этого заслуживали. На все сто.
Он был убийцей. Хладнокровным убийцей. Преступником.
Тоби глубоко вдохнул. Нужно успокоиться. Разобраться с этим. Сделанного не воротишь, поэтому сейчас он должен разобраться, как выйти сухим из воды.
Забрызганный кровью мальчик. Мальчик с сумасшедшими глазами. Хихикающий помешанный мальчик, к которому лучше не подходить.
Думай.
Знал ли кто-нибудь, где они были? Если бы Тоби преследовал с пистолетом ребенка в лесу — неважно, с заряженным или нет, — сказал бы он кому-нибудь, куда направляется? Навряд ли. Они бы хотели иметь возможность все отрицать впоследствии. То есть они либо никому не сказали, либо солгали. Это хорошо.
