В гостиной появилось еще несколько человек в масках и униформе. При себе у них было оружие. Я перестала дышать, наблюдая за ними сквозь мелкие отверстия в решетке.
– Так же соседи сообщили, что в ближайшем магазине вы появляетесь довольно часто и покупаете много продуктов.
– Это запрещено законом? – Мила присела на диван.
– Нет. Не запрещено. Но вы живете одна. Зачем вам столько продуктов?
– На кухне чисто, – доложил по рации кто-то.
– В спальне чисто.
– Спуститесь в подвал, пожалуйста.
Мужчина вышел, а Мила осталась сидеть на диване. Ее сторожили двое человек в масках. Я знала, что они нашли в подвале. Старый диван с разобранной постелью и новенький голопорт, который мне купила Мила. На постельном белье они обнаружат мою ДНК. На голопорте – мои отпечатки. Если бы хоть кто-то из них был хранителем, меня бы уже вычислили во втором измерении. Но мне повезло: в группе зачистки хранителей не было.
Спустя несколько минут послушник вернулся в гостиную.
– Вам придется проехать с нами, – сообщил мужчина.
– Да, конечно, – кивнула Мила.
– Посту охраны оставаться на месте. Тот, кого она укрывала, может сюда вернуться.
Я – ребенок райотов. У них не было образцов моего ДНК и отпечатков пальцев для сверки. Все, что они могли понять по собранным материалам, это мой пол и приблизительный возраст. Еще могли восстановить по ДНК внешность и вычислить меня при сверке фотографий всех учащихся школ для райотов. Вот это они могли сделать, но на все про все уйдет несколько дней. Если только Мила меня не сдаст. Если только Мила сможет пройти допрос, а я смогу выбраться из ее дома.
За декоративной решеткой я просидела несколько часов. За это время люди в масках, что остались в доме, расслабились. Они явно устали, как устала и я. Ноги затекли и практически не слушались. Меня спасло чудо. На улице послышались крики.
– Держи его! Держи его!!!
Человек в маске, который все время сидел на диване в гостиной, подошел к окну и аккуратно одернул штору.
– Первый, я Второй, – сообщил он по рации. – Вижу мужчину с оружием. Внешне похож на райота. Он бежит по улице на север, в сторону лесополосы. За ним бегут двое гражданских.
– Второй, я Первый. Выходи на захват. Я останусь на объекте.
– Вас понял. Выхожу.
Мужчина побежал в коридор. Ругань за окном усиливалась. Я вылезла из своего укрытия и поползла по полу в сторону коридора. Ноги не слушались, они волочились за мной. Я осторожно выглянула в коридор. Дверь на улицу была закрыта. Второго человека в маске нигде не было видно. И я поползла в сторону спальни Милы. Оказавшись внутри, добралась до окна на задний двор, еле встала на ноги и открыла его. Выбралась наружу и тихо закрыла окно за собой. Груша не лаяла. Она металась по заднему двору, приветствуя меня и мой запах. Я накладывала Груше еду. Я передавала миску Миле, которая выносила эту еду на улицу. Поэтому Груша не стала лаять на меня. Куда мне было идти? Босой, в спортивном костюме Милы, в котором я спала? Некуда. Я взглянула на будку Груши. Там теплее, чем на улице. Там можно продержаться несколько дней, пока Мила не вернется. Если только Груша позволит мне спрятаться в ее доме…
Груша позволила. Не только позволила, но и залезла ко мне. Я обняла собаку – двортерьера – и тут же согрелась. И даже смогла уснуть. Меня разбудила Мила. Она подсунула миску с едой для груши, а я тихо окликнула ее.
В собачьей будке я прожила пять дней. В туалет вылезала только по ночам. Ела кашу с тушенкой, пила воду из собачьих мисок. От меня воняло хуже, чем от Груши. И все равно собака ни разу не залаяла на меня. Все равно, собака спала рядом со мной. Когда охрану с дома сняли, Мила забрала меня назад. Я стояла в ванной точно так же, как стояла в душевой кабине сейчас. Я упиралась руками в стену, радуясь тому, что могу помыться. Что смогу сходить по-человечески в туалет. Что смогу спать на диване в подвале, и есть из тарелок. Что снова стану человеком, а не собакой, живущей в чужой будке.
Я встрепенулась, стряхивая с себя наваждение. И обернулась. Дверь в душевую кабину была распахнута, а напротив стоял Одьен в своем хирургическом костюме.
– Я тебя звал, – произнес он. – Но ты не отвечала…
Я повернулась к нему лицом. Вода лилась на голову, пряди длинных волос наползли на лицо.
– Алексис! – Одьен встревоженно смотрел на меня.
Я приблизилась к нему, и он не отступил. Протянула руки, обняла за плечи и впилась в его губы. И он ответил. Ладони коснулись моих бедер, он втащил меня назад в кабину и прижал к пластиковой перегородке.
Я пропала. Принципы, правила… Я отказалась от них. Я хотела его. Хотела здесь и сейчас.
Его язык проникал в мой рот, и я заплетала его в узел. Я сама раздевала его. Стянула мокрую рубашку. Стянула штаны и белье. Его бедра коснулись моих бедер, и я сильнее прижалась к нему. Его грудь сдавила мою грудь, и я потерлась о него. Его руки заскользили по моей спине, и я сжала его плечи в своих пальцах. Он возбуждал меня, он пожирал меня, и я хотела, чтобы он взял все, что я собиралась ему дать.
Я почувствовала, как стала влажной. Как живот свело судорогой в предчувствии удовольствия. Он приподнял меня за бедра, и я покорно обвила его тело ногами. Как же мне хотелось ощутить его, почувствовать, как он проникает в меня, и мы сливается в одно целое. Его губы закусывали мои губы, его язык ласкал мой язык, его дыхание стало моим дыханием. Его пальцы заскользили по моему бедру и прикоснулись к влаге, собравшейся во мне.
Он обжигал. Каждое движение языка, каждое прикосновение его губ, ласки его пальцев, – все разливалось огнем внутри и требовало, требовало принять это и потушить пожар. Я поняла, что больше не могу терпеть. Мне холодно, мне одиноко, и я хочу, чтобы он согрел меня изнутри, чтобы заполнил мою пустоту. Он прикоснулся ко мне и медленно, очень медленно вошел. Толчок – и тело затрепетало, плавное движение – и стон застрял в горле. И тогда я ощутила это. Нечто, чего никогда не ощущала ранее. Словно в первом измерении я забрала часть его Потока. То же ощущение. То же чувство истомы, которая накрывает тело, сродни оргазму. Толчок. И я будто отдала этот Поток, а вместе с ним и часть своего собственного Потока. Одьен застонал. Он задрожал. Толчок. Меня снова накрыло. Движение внутри – и накрыло его. Как будто мы обменивались своими Потоками, словно отбивали ракеткой мяч на теннисном корте. Когда палач отдает часть Потока, это называется «выброс». Да, с каждым его толчком у меня случался именно выброс. И, черт побери, Одьену это нравилось так же, как и мне.
Я почувствовала его губы на своей шее, его дыхание за моим ухом, я услышала его голос, обращенный ко мне. Он шептал мое имя. Он звал меня за собой.
Я вжалась головой в пластик за своей спиной и выгнулась, что было сил. И он не остановился, не дал мне возможности передохнуть. Меня затрясло. Его движения набирали темп, я и не хотела, чтобы он останавливался. Пружина сжалась в моем теле до предела, грозя раздавить меня своим натиском, разорвать своим освобождением. Я погрузила пальцы в кожу его спины. Я закрыла глаза, ощущая, что вот-вот распадусь. Я сжала зубы, чтобы не закричать сейчас. Он приподнял меня еще выше, вторгаясь в самую суть, и судорожная волна экстаза поглотила мое тело.
