До Никона в Юго-Западной Руси Киевский митрополит Петр Могила провел аналогичную «книжную справу» и такие же богослужебные изменения, но не вызвал этим ни дикого отторжения, ни гражданской войны, ни эпидемии самосожжений.
Может быть, имеет значение личность того, кто проводит реформы? Преимущества Петра Симеоновича Могилы над Никоном не в том, конечно, что он был очень знатным человеком — сыном господаря Молдавии и Валахии. Преимущество в том, что он был очень образованным человеком.
Никита Минов, будущий Никон, родился в крестьянской семье в селе Вельдеманово Нижегородской области (90 верст до Нижнего Новгорода). Отец его был мордвин. Мать умерла, когда Никите было всего 3 года. Мачеха невзлюбила мылыша и несколько раз даже пыталась от него избавиться. От опасной мачехи Никита бежал в монастырь и оставался там, пока отец не заболел. Тогда он ушел из монастыря и в 19 лет стал священником в своем селе. У него была жена и трое детей. Дети умерли, как это часто бывало в те недобрые, жестокие времена. И тогда Никита Минов уговорил жену постричься в монахини, и сам тоже в 1635 году постригся в монахи, ушел в Соловки. Началась жизнь монаха Никона.
Петр Симеонович Могила старше Никиты Минова — 1597 года рождения. Он окончил Львовскую братскую школу, постригся в монахи в 1625 году, в 1627-м стал архимандритом Киево-Печерского монастыря, митрополитом Киевским и Галичским в 1632–1647 годах.
В 1632 году он добился у польского короля Владислава IV признания независимой от униатов православной Церкви и передачи ей ряда монастырей и церковных зданий. Написал, помимо прочего, и антикатолический трактат «Лифос» («Камень») на польском языке в 1644-м.
Осмелюсь утверждать, что Петр Могила был националист и патриот, защищавший, как мог, свой народ. А вот Никон, по сути, — русофоб чистейшей воды!
Кроме того, Петр Могила — просветитель и умница, который утверждает православие просвещением и отлично умеет воевать на поле противника — вот польский король ничего по-русски не писал!
А Никон чуть ли не хвастался своим невежеством и за умом ходил в дальние страны.
Вот вам тоже своего рода традиция — реформы в Московии — Российской империи — СССР — Российской Федерации всегда идут как АНТИНАЦИОНАЛЬНЫЕ!
Реформа Никона проводилась таким образом, что не могла не нанести удар по национальным чувствам московитов. На первый взгляд она даже и содержит некие национальные идеи, пусть в извращенно-московитской форме. Например, Никон запретил строительство столпных храмов, пришедших из Италии, разрешил строить только крестово-куполные храмы, пришедшие из Византии. Поскольку в Византии к тому времени уже строились и столпные храмы, это очередная попытка быть большим православным и большим византийцем, чем патриарх Константинопольский.
В 1655 году Никон произнес проповедь против икон «фряжского» письма, проникавших на Московскую Русь с немецко-польского рынка и через новгородско-псковских мастеров.
Целую кипу таких икон принесли из боярских домов (значит, хозяева этих домов, владельцы икон, позволяли вламываться к себе в дома и выносить из них свою собственность? Узнаю Московию!). Никон называл владельца очередной иконы, Макарий Антиохийский высказывал свое суждение через переводчика — уже знакомого нам Лигарида, и Никон вдребезги разбивал икону об пол. А восточные патриархи предавали анафеме владельцев икон.
Уже говорилось, что греки, на которых опирался Никон, были не подлинными иерархами и богословами, а скорее сборищем аферистов. Невозможно отделаться от мысли, что на Соборе 1667 года судили они не сопротивлявшихся реформам старообрядцев, а «посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую историю»
[80]
.
Писанное на Стоглавом соборе был объявлено «нерассудной простотою и невежеством», и Собор 1667 года ни много ни мало, как «разрушал тот собор не в собор, и тую клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть». В другом месте Собор 1667 года оговаривал «невежество» и «безрассудство» святителя Макария, почитаемого на Московской Руси как святого.
Состоялся своего рода реванш греков за московскую религиозную самоуверенность и склонность к самопревозношению, причем руками довольно сомнительных греков.
Есть, право, много общего между Никоном и Петром I. «Их роднит… странная легкость разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и надуманность в действии. И Никон слушал греческих монахов и владык с такой же доверчивой торопливостью, с какой Петр слушал своих «европейских» советчиков»
[81]
.
Так что в отличие от малороссов Никон и царь проводили пусть и полезную реформу совсем не так, как это делал Петр Могила. И в самом способе проведения реформ кроется важнейшая, может быть, из особенностей раскола. Причина, по которой реформы плавно перешли в раскол.
Всей мощью государства
Московский Собор 1656 года указал, что русские могут креститься и благословлять и двумя, и тремя перстами, «лишь бы только благословляющий и благословляемый имели в мысли, что это благословение исходит от Иисуса Христа»
[82]
. Константинопольский патриарх Паисий специально указывал, что не следует придавать большого значения правилам «неважным и несущественным для веры, которые не касаются главных членов веры, а относятся к числу незначительных церковных порядков» и что «это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера»
[83]
.
Собор 1666 года прошел было без участия иноземцев. Начался с выступления царя перед боярами и служилыми людьми. Шел поиск разумного компромисса, примирение было почти достигнуто… Неясно только, что было делать с решениями Стоглавого собора 1551 года.
Но спустя какие-то полгода собирается новый Собор, с участием фиктивных восточных патриархов; так потом военные советы Петра будут «освящаться» присутствием фиктивных генералов и полковников-иностранцев, сбежавших из Австрии в чине кто сержанта, кто поручика. На Соборе 1667 года сторонники старого обряда были объявлены не просто ослушниками, как на русских Соборах 1654 и 1655 годов, а еретиками, отлучены от Церкви и прокляты.
Греки посоветовали царю предать упорствующих «градским казням», то есть ввести ту же практику, что была в инквизиции: «передать светской власти».
Совет иноземцев пришелся царю по душе. Государство обрушилось на общество, требуя «неукоснительного» послушания. А для оправдания своего своеволия и жестокости государства служил авторитет иностранцев.
Общество сопротивлялось, как могло. «Соловецкое сидение» 1668–1676 — осада Соловецкого монастыря длилась долгие 8 лет. Московское восстание 1682 года; казнь Аввакума с его сторонниками в Пустозерске в том же 1682-м — вот вехи войны правительства со своим (казалось бы) народом.
