— А почему бы ей со мной не поговорить? — произношу я.
— На суде она тоже наврала. Слушайте, Пост, они ведь все лгали, верно? Даже эксперты.
— Что касается экспертов, то я не уверен, что они врали намеренно. Скорее просто не имели никакой научной подготовки и не были компетентными специалистами.
— Да какая разница! Вы только подумайте. Черт побери, я отлично знаю, что Джун солгала. Она наврала насчет дробовика и фонарика. И еще когда сказала присяжным, что я находился где-то в городе в ночь убийства.
— А почему она это сделала, Куинси?
Он с недоверчивым видом качает головой, словно мой вопрос кажется ему глупым. Куинси откладывает трубку телефона, трет пальцами глаза и опять подносит трубку к лицу.
— Между нами ведь была война, Пост. Нам не следовало вступать в брак, а потом обоим чертовски нужен был развод. Во время процедуры развода Руссо здорово мне напакостил, а вскоре выяснилось, что я не могу платить алименты. Моя бывшая не работала и едва сводила концы с концами. Когда я начал задерживать выплаты, она стала подавать на меня в суд — иск за иском. Развод был тяжелым, но то, что последовало за ним, оказалось в сто раз тяжелее. Мы все больше ненавидели друг друга. Когда меня арестовали за убийство, я уже задолжал по платежам тысяч сорок баксов. Наверное, и сейчас все это на мне висит — хоть снова со мной тяжбу затевай, черт побери.
— Значит, жена хотела вам отомстить?
— Да она меня просто ненавидела. У меня никогда не было дробовика, Пост. Проверьте по документам.
— Мы это уже сделали. Действительно, все чисто.
— Вот видите.
— Однако документы в таких вопросах большого значения не имеют, особенно в этом штате. Есть сотня способов раздобыть оружие без всяких бумаг.
— Кому вы верите, Пост, мне или этой лживой бабе?
— Если бы я не верил вам, Куинси, меня бы здесь не было.
— Да. Ну, насчет дробовика я как-то еще могу понять, но почему она соврала насчет фонарика? Я его прежде никогда не видел. Черт, они ведь даже не смогли предъявить его на суде.
— Ну, если допустить, что ваш арест, судебный процесс над вами и вынесенный вам приговор были звеньями некоего плана, цель которого состояла в том, чтобы подставить невинного человека, то приходится сделать вывод, что полиции нужно было заявление Джун о том, что фонарик принадлежал вам. А ее мотивом была ненависть.
— А как бы я смог заплатить то, что задолжал, находясь в камере смертников?
— Важный вопрос. Вы, видимо, хотите, чтобы я проник в ее сознание?
— Ох, не надо, не делайте этого. Она же, черт бы ее побрал, чокнутая на всю голову.
Мы оба смеемся. Куинси встает, потягивается и спрашивает:
— Сколько времени вы сегодня будете здесь, Пост?
— Три часа.
— Знаете что, Пост? Площадь моей камеры шесть на десять футов. То есть примерно такая же, как у этой каморки, в которой мы с вами сейчас находимся. Мой сокамерник — белый парень. Он тоже откуда-то из южных штатов, сидит за наркотики. Неплохой человек. Не худший вариант, когда речь идет о сокамернике. Но вы можете представить, что это такое — постоянно, день за днем, год за годом находиться в клетке рядом с другим человеком?
— Нет.
— Конечно, поначалу мы с ним вообще не разговаривали, больше года ни словом не обмолвились.
— Почему?
— Мы друг друга терпеть не могли. Нет, в принципе, я ничего не имею против белых, Пост, но между ними и нами, чернокожими, много различий. Взять хотя бы музыку. Я слушаю Мотаун, а ему нравится эта чушь — кантри. Моя койка всегда аккуратно заправлена — прямо конфетка. А этот тип — настоящий неряха. Я к наркотикам даже не притрагиваюсь. Он — часто обдолбанный. Ладно, не буду больше об этом, Пост. Извините, что вообще затронул эту тему. Сам ненавижу нытиков. Я рад, что вы здесь, Пост. Вы даже не представляете насколько.
— Для меня честь быть вашим адвокатом, Куинси.
— Но почему? Вы ведь не так чтобы очень много зарабатываете? То есть, я хочу сказать, представляя интересы таких людей, как я, больших денег не сделаешь.
— По-моему, вопрос о гонораре мы не обсуждали. Или я ошибаюсь?
— Пришлите мне счет. Тогда вы сможете подать на меня в суд.
Мы снова смеемся. Потом Куинси садится, держа трубку у уха.
— Нет, серьезно, кто вам платит?
— Я сотрудник некоммерческой организации — и да, мой доход действительно невелик. Но я работаю не ради денег.
— Да благословит вас бог, Пост.
— Согласно показаниям Дианы Руссо, вы по меньшей мере дважды приходили к ним в офис и угрожали Киту. Это правда?
— Нет. Когда я разводился, я несколько раз заходил к нему в офис, но перестал это делать, когда вопрос решился. Потом уже однажды, когда он не захотел говорить со мной по телефону, я отправился к нему на работу, размышляя о том, не прихватить ли с собой бейсбольную биту и не вышибить ли ему мозги. Но там внизу стояла дежурная, невысокая такая, и она сообщила мне, что Кита нет на месте, мол, он в суде. Это было вранье, поскольку его машина — дорогая, черный «Ягуар» — была припаркована позади здания. Я знал, что дежурная лжет, и собрался уже устроить скандал, но передумал, прикусил язык и ушел, и больше туда уже не возвращался. Клянусь, это правда, Пост. Диана наврала, как и все остальные.
— Еще она показала, что несколько раз вы звонили ей и Киту домой и угрожали ее мужу.
— Опять ложь. Телефонные звонки оставляют следы, Пост. Я не такой дурак. Мой адвокат, Тайлер Таунсенд, пытался добыть распечатки звонков в телефонной компании, но Диана не дала ему этого сделать. Он попробовал получить специальный ордер, однако не успел — процесс пошел слишком быстро. А после того, как меня осудили, судья ордер уже не выдал. В общем, те распечатки мы так и не получили. Кстати, вы разговаривали с Тайлером?
— Нет, но он в списке тех, с кем я собираюсь побеседовать. Мы знаем, где его найти.
— Хорошая работа, Пост, правда, хорошая. Этот молодой человек поверил мне и дрался, как черт, как настоящий бульдог. Я знаю, что у вас, юристов, плохая репутация, но этот Тайлер — отличный парень.
— Вы с ним как-то общаетесь?
— Уже нет. Столько времени прошло. В течение нескольких лет мы с Тайлером переписывались, а потом он бросил юриспруденцию. Однажды написал мне, что мое дело сломило его дух. Тайлер ведь знал, что я невиновен, и, когда проиграл процесс, просто перестал верить в систему правосудия. Он написал, что не хочет больше быть ее частью. Лет десять назад Тайлер был проездом в этих местах по каким-то делам и навестил меня. Я был очень рад его видеть, но его визит вызвал у нас обоих тяжелые воспоминания. Знаете, он даже расплакался.
— У него была версия по поводу того, кто мог быть настоящим убийцей?
