— Десять процентов — это, пожалуй, все же многовато. Но в тюрьмах действительно сидят тысячи невиновных.
— Мне трудно в это поверить.
— В это не верит большинство белых людей. Но поговорите с чернокожими — и вы услышите, что среди них тех, кто так считает, очень много.
Проработав восемнадцать лет в сенате штата, Колакурчи часто и последовательно голосовал за меры, укрепляющие закон и порядок. За смертную казнь, за право на ношение оружия. Он был ярым сторонником войны с наркобизнесом и выступал за утверждение тех ассигнований на нужды правоохранительных органов, которые считали необходимыми представители полиции и прокуратуры.
— У меня душа никогда не лежала к уголовным делам, — признается Колакурчи. — На них денег не заработаешь.
— Но Кит все же делал на них деньги, не так ли?
Колакурчи хмурится и бросает на меня сердитый взгляд, словно я нарушил некую договоренность и вышел за рамки дозволенного. Затем, поколебавшись немного, говорит:
— Кит мертв уже более двадцати лет. Почему вас так интересует, чем он занимался как юрист?
— Потому что мой клиент его не убивал. Это сделал кто-то другой, исходя из совершенно иного мотива. Мы знаем, что Кит и Диана в конце восьмидесятых годов как адвокаты представляли интересы наркоторговцев, у них были клиенты такого рода в районе Тампы. Эти парни прекрасно подходят на роль подозреваемых.
— Возможно. Но я сомневаюсь, что теперь, после стольких лет, они будут готовы заговорить.
— Вы близко знали шерифа Фицнера?
Колакурчи снова пронзает меня рассерженным взглядом. Только что я связал имя Фицнера с наркодилерами, и он прекрасно понимает, на что я намекаю. Колакурчи делает глубокий вдох, шумно выдыхает и произносит:
— Мы с Брэдли никогда не были близки. У него были свои дела, у меня свои. Мы с ним охотились за головами одних и тех же людей, но как-то умудрялись не мешать друг другу. Я не лез в криминальные проблемы, поэтому наши дорожки редко пересекались.
— А где Фицнер сейчас?
— Наверное, умер. Он покинул эти места много лет назад.
На самом деле Фицнер не умер — он безбедно живет во Флориде-Киз. Проработав в должности шерифа тридцать два года, Фицнер отошел от дел и уехал. Его дом с тремя спальнями в Маратоне оценивается в 1,6 миллиона долларов. Неплохо для ушедшего на покой слуги народа, который официально никогда не зарабатывал больше 60 тысяч в год.
— Вы считаете, что Фицнер мог быть каким-то образом замешан в убийстве Кита? — уточняет Колакурчи.
— Нет. Я вовсе не хотел этого сказать.
На самом деле я намекал именно на это. Колакурчи мой ответ явно не убеждает.
— Значит, эта свидетельница утверждает, будто Фицнер уговорил ее во время суда дать под присягой ложные показания? — спрашивает он, прищурившись.
Если Кэрри Холланд все-таки решится опровергнуть собственную ложь, то, когда она это сделает, все будет зафиксировано в протоколах судебного заседания, с которыми сможет ознакомиться любой желающий. Однако я не готов сейчас раскрывать все карты своему собеседнику.
— Послушайте, мистер Колакурчи, это конфиденциальная информация, понимаете?
— Конечно, конечно, — кивает он.
Пятнадцать минут назад мы с ним были совершенно незнакомыми людьми. Но я полагаю, что Колакурчи снимет телефонную трубку раньше, чем я успею дойти до своей машины.
— Она не назвала Фицнера, а просто сказала, что ее заставили солгать полицейские и прокурор. У меня нет оснований в чем-либо подозревать Фицнера.
— Это хорошо. То убийство было раскрыто двадцать лет назад. Похоже, вы буксуете на месте, мистер Пост.
— Возможно. Насколько хорошо вы были знакомы с Дианой Руссо?
Колакурчи закатывает глаза с таким видом, словно личность супруги убитого Кита Руссо — последняя тема, которую он хотел бы обсуждать.
— Я знал ее мало. С самого начала я старался держаться от нее подальше. Она хотела получить должность в моей фирме, но тогда мы не нанимали сотрудников женского пола. Диана восприняла мой отказ как оскорбление и с тех пор меня недолюбливала. Она настраивала Кита против меня, и мы с ним никогда не ладили. Когда он ушел из фирмы, я вздохнул с облегчением, но, как оказалось, проблемы с ним не закончились и после этого. Кит стал настоящей занозой в заднице.
— Каким образом?
Колакурчи бросает взгляд на потолок, словно размышляя, нужно ли сообщать мне подробности. Но, будучи пожилым юристом, в конце концов не выдерживает.
— В общем, произошло следующее, — начинает он и садится поудобнее, готовясь к рассказу. — В те времена я занимался практически всеми видами гражданских исков о возмещении ущерба, подаваемых в округе Руис. Всем, что касалось автомобильных аварий с участием дорогих машин, недоброкачественной продукции, злоупотреблений в сфере медицины, случаев обмана доверия клиентов… Если человек получал травму, он появлялся здесь или же я навещал его в больнице. Кит тоже хотел участвовать в этом бизнесе, потому что ни для кого не секрет, что дела о компенсации за нанесение физического и морального ущерба — единственный способ для юриста заработать хорошие деньги на гражданских делах. Парни из крупных юридических фирм в Тампе тоже заколачивают неплохо, но даже им далеко до известных юристов, которые специализируются на гражданских делах о нанесении физического, материального и морального ущерба. Уходя из моей фирмы, Кит похитил одно такое дело. Просто прихватил материалы с собой, и у нас из-за этого была целая схватка. Он был на грани банкротства и нуждался в деньгах, однако дело принадлежало моей компании. Я пригрозил, что подам на него в суд, и мы с ним воевали целых два года. В конце концов Кит согласился отдать мне половину гонорара, но осадок после этой истории остался неприятный. Диана тоже во всем этом участвовала в полной мере.
Мне было известно, что юридические фирмы часто взрываются изнутри, и это почти всегда связано с деньгами.
— Вы с Китом потом помирились?
— Да, но это заняло годы. Это маленький городок, и местным юристам приходится как-то уживаться друг с другом. За неделю до того, как Кита убили, у нас с ним был совместный ланч, во время которого мы даже пару раз чему-то посмеялись. В принципе, Кит был хорошим парнем, много работал. Пожалуй, ему мешала разве что чрезмерная амбициозность. Однако мое отношение к Диане теплее так и не стало. Впрочем, бедняжку следует пожалеть, ведь она обнаружила своего мужа мертвым, да еще практически без лица. А он, кстати, был хорош собой. Диана очень тяжело все это переживала и, похоже, так и не оправилась. Она продала здание и уехала из города.
— После этого вы с ней не общались?
— Нет.
Колакурчи смотрит на часы, ясно давая понять, что ему предстоит очередной тяжелый, суматошный, полный забот день. Намек очевиден. Мы с ним завершаем беседу, и еще через тридцать минут я благодарю его и ухожу.
