После обеда мы сидим на главном крыльце и пьем чай с мятой. Оно почти не изменилось с тех пор, когда много лет назад я восстанавливался на ферме после нервного срыва. Мы с матерью беседуем о тех тяжелых днях и о Брук, моей бывшей жене. Они с матерью тепло относились друг к другу и в течение многих лет поддерживали связь после нашего с Брук развода. Поначалу мать сердилась на нее за то, что она бросила меня в трудный для меня период, когда я был не в себе. Однако позднее мне удалось убедить ее, что наш с Брук разрыв был неизбежен уже в день нашей свадьбы. Впоследствии Брук вышла замуж за успешного предпринимателя. У них четверо детей, чудесных подростков, и моя мать невольно грустит при мысли, как все могло бы сложиться у нас. Как только у меня появляется такая возможность, я меняю тему разговора и направляю нашу беседу в другое русло.
Несмотря на мой необычный образ жизни, мать гордится тем, что я делаю, хотя и слабо представляет систему уголовного правосудия. Ее угнетает то, что в мире совершается много преступлений, столько людей сидят в тюрьмах и из-за этого разрушается много семей. У меня ушли годы на то, чтобы убедить мать, что тысячи людей отбывают сроки в камерах безвинно. У нас с ней впервые появляется возможность поговорить о Куинси Миллере, и она рада узнать детали дела. Убитый юрист, замешанный в криминале шериф, наркокартель, невинный человек, которого подставили и отправили в тюрьму, — поначалу мать просто не может во все это поверить, но тем не менее наслаждается моим рассказом. Я не боюсь рассказать ей слишком много. В конце концов, мы с ней находимся на неосвещенном крыльце дома в сельской местности штата Теннесси, далеко от штата Флорида, да и кому она может передать мои слова? В общем, я верю в способность своей матери хранить секреты.
Мы говорим обо всех моих клиентах. О Шасте Брили, которая сидит в камере смертников в Северной Каролине, осужденная за поджог, в результате которого погибли трое ее дочерей. О Билли Рэйберне, отбывающем срок в Теннесси и осужденном на основании сомнительной научной теории, получившей название «посткоммоционный синдром», или «синдром встряхнутого ребенка», — за то, что он споткнулся и упал, держа на руках малыша своей подружки. О Дьюке Расселе, ожидающем исполнения смертного приговора в Алабаме. О Кертисе Уоллесе, которого в Миссисипи признали виновным в похищении, изнасиловании и убийстве молодой женщины, а он на самом деле никогда ее не видел. И об умственно отсталом Малыше Джимми Флаглере, ему было семнадцать лет, когда власти штата Джорджия приговорили его к пожизненному заключению.
Эти дела сейчас — вся моя жизнь и вся моя карьера. Каждый свой день я проживаю, думая и говоря о них, и часто устаю от того, что постоянно размышляю о работе. Постепенно я отдаю инициативу в разговоре матери и начинаю расспрашивать ее об увлечении покером. Она играет раз в неделю в компании своих пожилых подруг, и хотя ставки у них невысокие, страсти за столом кипят нешуточные. На данный момент мать в плюсе — за ней числится выигрыш в 11 долларов 50 центов. Итоги подводятся раз в год на Рождество, во время вечеринки, на которой пожилые дамы пускаются во все тяжкие и даже употребляют алкоголь — дешевое шампанское. С другой группой женщин мать дважды в месяц играет в бридж, однако ей все же больше нравится покер. Она также состоит в двух клубах любителей книг. В одном из них собираются в основном женщины, вместе с ними мать ходит в местную церковь — их увлекают теологические тексты. Во втором клубе собраны менее близкие знакомые матери, те предпочитают художественную литературу, подчас не гнушаясь самой низкопробной книжной продукцией. Помимо прочего, моя мать преподает в одном из классов воскресной школы, читает вслух самым пожилым постояльцам дома престарелых и подвизается в качестве добровольца еще во многих некоммерческих организациях, которые, по-моему, не сумела бы даже перечислить. Недавно она приобрела электромобиль и любит во всех деталях объяснять, каким образом он приводится в движение.
Несколько раз в год к ней заезжает пообедать Фрэнки Татум. Они с моей матерью дружат, и она обожает для него готовить. Он побывал у нее в гостях на прошлой неделе, и мать с удовольствием рассказывает мне о его визите. Мать гордится тем, что, если бы не я, Фрэнки все еще сидел бы в тюрьме. Когда речь в очередной раз заходит об этом, разговор сам собой снова возвращается к моей работе. Раньше мать хотела, чтобы я перестал заниматься тем, чем занимаюсь, и более серьезно взялся за построение своей карьеры, возможно, в какой-нибудь юридической фирме. Сейчас она больше не упоминает об этом. Пенсия позволяет ей жить вполне комфортно, у нее нет никаких долгов, и каждый месяц она отправляет фонду «Блюститель» чек на небольшую сумму.
В постель мать отправляется всегда ровно в десять вечера и безмятежно спит, не просыпаясь, восемь часов подряд. Вот и на сей раз, когда наступает время ложиться, она, поцеловав меня в лоб, оставляет на крыльце одного. А я еще долго сижу на ступеньках в прохладной темноте ночи и думаю о моих клиентах, спящих на узких и жестких тюремных койках.
О невиновных людях, оказавшихся за решеткой.
Глава 20
Месяц назад, действуя по чьей-то наводке, охранники обыскали камеру Зеке Хаффи и обнаружили заточку — самодельный нож. Когда во время таких мероприятий у заключенных находят наркотики, к этому относятся снисходительно. Но наличие оружия — серьезный проступок, поскольку заточка представляет угрозу жизни и здоровью сотрудников охраны. Зеке поместили в карцер — «Пещеру», помещение в подземной части тюрьмы, в котором нарушителей внутреннего распорядка наказывают, подвергая их одиночному заключению. Все надежды Хаффи на условно-досрочное освобождение идут прахом. Мало того, теперь ему добавят срок.
В одном из помещений тюремной администрации меня встречает мужчина в костюме — какой-то заместитель местного начальника. Он и охранник быстро проводят меня через все кордоны в здание, расположенное в отдалении от тюремных блоков, где находятся заключенные. Войдя в него, мы останавливаемся перед одной из дверей. Заместитель начальника, нахмурившись, кивает, и дверь немедленно открывается. Видимо, он подергал за нужные ниточки. Я спускаюсь по бетонным ступенькам в квадратную комнату без окон, в ней сильно пахнет сыростью. В комнате меня ждет Зеке. Он сидит на металлическом стуле, ножки которого привинчены к полу. На сей раз между нами нет никакой перегородки. Руки у Зеке свободны, и после того, как у него проходит секундный шок, вызванный моим появлением, он вяло пожимает мне руку.
Когда охранник захлопывает за собой дверь, Зеке спрашивает:
— Что вы здесь делаете?
— Я здесь с визитом, Зеке. Соскучились?
Мой собеседник усмехается, но не находит, что ответить. К тем, кто сидит в карцере, посетителей не пускают. Я вытаскиваю пачку сигарет и спрашиваю:
— Курить хотите?
— Черт, еще как! — восклицает Хаффи, словно вспомнив, что он заядлый курильщик.
Я вручаю ему сигарету и замечаю, что руки у него дрожат. Чиркнув спичкой о коробок, даю ему прикурить. Зеке, закрыв глаза, вдыхает дым с такой силой, будто хочет прикончить всю сигарету одной могучей затяжкой. Затем выдыхает вверх целое сизое облако и затягивается еще раз и еще. Потом стряхивает пепел на пол и выдавливает улыбку:
