Еще одна группа агентов обыскивает автомобиль Дилуки, но не обнаруживает ничего интересного, кроме еще одного одноразового сотового телефона. Очевидно, что постоянного мобильного номера у Дилуки нет. Покопавшись в дешевом аппарате, техник находит немало любопытного в папке контактов. В памяти телефона всего десять номеров, и первый из них принадлежит Мики Меркадо, одному из тех типов, которые присутствовали в зале суда во время слушаний по нашему ходатайству об отмене приговора и досрочном освобождении Куинси Миллера. В списке последних контактов числятся двадцать два входящих и исходящих звонка на номер и с номера Меркадо за последние две недели.
К внутренней стороне бампера автомобиля Дилуки фэбээровцы прикрепляют джи-пи-эс-монитор, чтобы можно было наблюдать за передвижениями машины. В десять часов вечера шериф округа входит в камеру для задержанных и приносит Дилуке извинения. Он поясняет, что неподалеку от Нэйплс несколько часов назад произошло ограбление банка, и автомобиль, на котором скрылись грабители, по описанию походил на машину Дилуки. Полицейские заподозрили его в соучастии в этом преступлении, но теперь поняли, что были неправы. Он может быть свободен.
Дилука, явно не испытывающий благодарности и не горящий желанием простить копам эту ошибку, торопливо уезжает. Он чует неладное и решает не возвращаться в Делрэй-Бич. Кроме того, опасается пользоваться своим одноразовым мобильником, поэтому никому не звонит. Добравшись за два часа до Сарасоты, он снимает номер в дешевом мотеле.
На следующее утро тот же помощник федерального судьи подписывает ордер на обыск жилища Меркадо и прослушивание его телефонов. Еще один ордер обязывает сотового оператора раскрыть данные по биллингу. Однако еще до того, как ФБР успевает задействовать всю систему наблюдения и прослушивания, Дилука звонит Меркадо из телефона-автомата. После этого его «ведут» из Сарасоты в Корал-Гейблс, где контроль подхватывает целая команда федералов. Наконец Дилука паркует машину на Дольфин-авеню, рядом с афганским рестораном, где посетителей кормят кебабами, и ныряет внутрь. Через пятнадцать минут в зал входит молодая женщина, агент ФБР, делая вид, будто решила перекусить. И видит Дилуку — он и Меркадо сидят за столиком и едят.
Произнесенные в разговоре с Адамом зловещие слова Дилуки о том, что наши враги побывали в больнице и «взглянули» на Куинси Миллера, заставляют охрану принять усиленные меры по обеспечению безопасности пациента. Куинси еще раз переводят в другую, тоже угловую, палату и больше ни на секунду не оставляют без присмотра.
Агент Агнес Нолтон в целом держит меня в курсе описанных событий, однако мне известно не все. Я предупреждаю ее, чтобы она не звонила на наши телефоны, и мы обмениваемся зашифрованными сообщениями по электронной почте. Нолтон уверена, что, во-первых, Куинси Миллера удастся защитить, а во-вторых, ее коллеги-федералы скоро заманят Меркадо в ловушку. Единственным поводом для ее беспокойства является тот факт, что Меркадо имеет двойное гражданство и может приезжать в страну и уезжать из нее, когда пожелает. Агент Нолтон опасается, что если он что-нибудь заподозрит, то может просто убежать из США, и мы его больше не увидим. Она также считает, что, если ФБР возьмет Меркадо, это будет нашим главным призом. По ее мнению, те, кто стоит над ним и кого можно назвать по-настоящему крупной рыбой, скорее всего, находятся за пределами американской территории, и дотянуться до них и привлечь их к ответственности практически невозможно.
Поскольку теперь в деле задействовано ФБР, а наш клиент все еще жив, мы можем вновь сконцентрироваться на усилиях, направленных на его освобождение из тюрьмы.
Глава 35
Кажется, мне снова предстоит пить сангрию. Гленн Колакурчи явно соскучился по ней и хочет опять встретиться со мной в заведении «Бык» в Гейнсвилле. Проведя два дня в Саванне, где я не слишком успешно пытался отдохнуть, я снова направляюсь на юг, навстречу новым приключениям. Куинси Миллера вывели из комы, теперь он в сознании и пребывает в тревожном ожидании. Его жизненные показатели с каждым днем становятся все лучше, и врачи уже поговаривают о переводе Куинси из реанимации в обычную индивидуальную палату и начале планирования операций, которые понадобятся, чтобы привести в порядок его переломанные кости. Медики заверяют меня в том, что безопасность пациента обеспечивается должным образом и мне нет никакого смысла часами сидеть в коридоре, созерцая собственные ноги.
Я добираюсь до «Быка» в самом начале пятого вечера. Высокий стакан, стоящий перед Гленном, уже наполовину пуст. Его большой, мясистый нос стремительно розовеет, потом багровеет и вскоре приобретает почти такой же цвет, как и напиток. Я заказываю то же самое и оглядываюсь в поисках его миловидной миниатюрной секретарши — в последнее время я часто ловлю себя на том, что думаю о ней больше, чем следует. Но Беа нигде нет.
Гленн читал о том, что случилось с Куинси Миллером, и теперь хочет получить от меня информацию из первых рук. Поскольку мне приходилось иметь дело, наверное, с сотней таких, как он, болтливых юристов из маленьких городков, я не раскрываю ему ничего такого, что стало бы для него новостью. Говорю, что в большинстве подобных случаев деталей нападений, совершаемых в тюрьмах, известно бывает мало, и к тому же их достоверность сомнительна. Колакурчи свистящим заговорщическим шепотом сообщает мне, что местная еженедельная газетенка, выходящая в округе Руис, теперь внимательно следит за делом Куинси Миллера и усилиями нашего фонда, направленными на его освобождение. Я изображаю, будто эта новость приводит меня в восторг, и, воспользовавшись моментом, ставлю собеседника в известность о том, что Вики мониторит половину всех газет, издающихся в штате Флорида, ежедневных и еженедельных, а также ведет тщательный учет упоминаний в прессе о деле Куинси Миллера. Мы практически живем в Интернете, и нам без него не обойтись. Гленн, наверное, сталкивается с необходимостью залезть во Всемирную паутину раз в неделю.
Колакурчи пригласил меня на встречу не просто для того, чтобы выпить. Однако когда через полтора часа я замечаю, что он готов взять быка за рога, то этому в значительной степени способствует сангрия. Гленн причмокивает, вытирает губы рукавом и наконец переходит к делу.
— Вот что я вам скажу, Пост, — произносит он. — Я размышлял об этом вашем деле днями и ночами. Я им прямо-таки заболел, знаете ли. Все это случилось, когда я был в силе, в дни моей славы, когда я являлся членом сената штата и руководил самой крупной юридической фирмой в округе. Ну и, в общем, считал, что я в курсе всех здешних дел. Я понимал, что Фицнер, который должен был бороться с преступностью, действовал по принципу «и нашим, и вашим». Но у каждого из нас была своя сфера деятельности, и в чужие дела мы не лезли. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Фицнер рулил на собственной площадке, получал свои голоса, я делал то же самое на моей. Когда Киту Руссо отстрелили голову, а вашего парня за это судили и признали виновным, я был удовлетворен. Правда, я хотел, чтобы ему вынесли смертный приговор. Весь город вздохнул с облегчением. Однако, оглядываясь назад…
Увидев официанта, Колакурчи подзывает его, допивает остатки сангрии со дна стакана и заказывает еще две порции. В моем стакане напитка по меньшей мере на шесть дюймов. Время уже позднее, и я опасаюсь, что завтра в первой половине дня меня будет мучить похмелье. Колакурчи, переведя дух, продолжает:
