Предчувствуя победу команды, Вики и Мэйзи берут несколько выходных дней и специально приезжают в Орландо. Фрэнки сидит рядом с ними в первом ряду. Таким образом, в зале суда присутствуют все сотрудники фонда «Блюститель». Более того, преподобный Лютер Ходжес также прибыл из Саванны, чтобы посмотреть на нас в деле. Он следил за развитием событий с того самого дня, когда мы вступили в борьбу за освобождение Куинси Миллера, и много часов провел, молясь за него. Появляются также Гленн Колакурчи, нарядившийся в костюм из ткани в розоватую полоску, а вместе с ним — красотка Беа. Сомневаюсь, что Гленн молился за Куинси столько же, сколько Лютер. Рядом с ним усаживается Патрик Маккучен, который, по словам Колакурчи, решил не проводить повторный процесс по делу Куинси Миллера, если мы одержим верх на слушаниях по поводу нашего ходатайства.
Сьюзен Эшли поработала с прессой, и дело привлекает внимание журналистов. История о старом, продажном бывшем шерифе, принявшем участие в заговоре с целью убить невинно осужденного человека в тюрьме после того, как тот просидел за решеткой более двадцати лет, слишком хороша, чтобы пройти мимо нее. И вот теперь, когда невинно осужденный пытается добиться своего освобождения, бывший шериф сидит в камере. Все это лишь добавляет истории пикантности. Репортеры расселись по залу вместе со зрителями. Любой зал суда, независимо от его размеров и места, где он находится, всегда привлекает любопытных, часто это одни и те же люди, которые не могут найти себе более подходящего занятия.
Судья Кумар без всяких официальных церемоний занимает свое место и приветствует собравшихся. Оглядевшись, он не видит заключенного. Два дня назад судья удовлетворил нашу просьбу разрешить Куинси Миллеру присутствовать на слушаниях. До сих пор он делал все, о чем мы его просили.
— Приведите его, — говорит он, обращаясь к судебному приставу.
Дверь за ложей присяжных открывается, и оттуда выходит помощник шерифа. Следом за ним идет Куинси — с тросточкой, без наручников. Он в белой рубашке и коричневых брюках, которые я купил ему вчера. Куинси хотел впервые за последние двадцать три года надеть галстук, но я сказал, что в этом нет необходимости — присяжных в зале суда не будет, а судья, возможно, тоже не станет надевать галстук под черную мантию. Куинси похудел по меньшей мере на сорок фунтов, а его двигательные функции восстановились еще не полностью, но все же он, черт возьми, выглядит великолепно. Куинси оглядывается. Поначалу вид у него смущенный и неуверенный, и вряд ли у кого-то повернется язык упрекнуть его за это. Но затем он замечает меня и улыбается. Шаркая, Куинси идет в нашу сторону следом за помощником шерифа, который подводит его к свободному креслу между Сьюзен Эшли и Биллом Кэнноном. Я сижу в следующем ряду прямо за ними. Встав, я похлопываю Куинси по плечу и говорю ему, как замечательно он смотрится. Он глядит на меня, и глаза его наполняются влагой. Даже от этой короткой экскурсии на свободу Куинси переполняют эмоции.
Мы сцепились с Департаментом исполнения наказаний по поводу того, что́ делать с Куинси. Врачи завершили свою работу и готовы его выписать, а это означает, что у него нет других вариантов, кроме возвращения в Гарвин. Сьюзен Эшли ходатайствовала о переводе Куинси в исправительное заведение с максимально мягким режимом неподалеку от Форт-Майерса, где есть возможности для реабилитации. Лечащие врачи щедро снабдили Куинси письмами и рекомендациями, подтверждающими, что ему необходимо продолжать восстановительные процедуры. Мы с пеной у рта доказываем, что Гарвин — опасное место для любого заключенного, но для Куинси в особенности. Билл Кэннон ругается с бюрократами из Департамента исполнения наказаний в Таллахасси. Однако, поскольку он загнал их в угол, подав против них гражданский иск на 50 миллионов долларов, сотрудничать с ним они не хотят. Оделл Герман, директор Коррекционного института Гарвина, говорит, что Куинси будет содержаться в особых условиях с целью обеспечения его безопасности, причем заявляет об этом с таким видом, будто делает нам и Куинси одолжение. На самом же деле особые условия содержания — это лишь одиночная камера.
Я думаю, что сейчас Куинси нужна еще какая-нибудь инфекция, но, поскольку в последний раз от заражения он едва не умер, держу эти мысли при себе. Он провел в больнице девятнадцать недель и за последнее время несколько раз говорил Фрэнки, что на данный момент предпочел бы тюрьму.
Мы же предпочитаем для него не что-нибудь, а свободу и добьемся своего. Правда, не совсем ясно, как скоро.
Билл Кэннон встает и идет к подиуму, чтобы обратиться к суду. Ему сорок четыре года, у него густые и уложенные в стильную прическу волосы, он в строгом черном костюме. Держится Кэннон весьма уверенно, как мастер судебных баталий, умеющий убеждать в чем угодно и присяжных, и судей. У него глубокий баритон, над которым, я уверен, он как следует поработал несколько десятилетий назад. Ораторское искусство Кэннона безупречно. Начинает он с того, что мы вот-вот выясним истину, которая является основой величайшей правовой системы в мире. А именно — узнаем правду о том, кто убил, а кто не убивал Кита Руссо. Правду, которую долгое время скрывали в маленьком коррумпированном городке на севере Флориды. Правду, которая была намеренно похоронена злодеями. И вот теперь, спустя десятки лет, после того как невинный человек отсидел двадцать три года в тюрьме, наступил момент, когда правда вот-вот должна стать всеобщим достоянием.
Кэннон не нуждается в записях, он не прерывает своего выступления, чтобы заглянуть в лежащий перед ним блокнот с желтыми разлинованными страницами. Кэннон не делает даже коротких пауз, не задумывается, подбирая подходящие слова, в его речи нет никаких «э-э» и «а-а». Билл импровизирует, но при этом отточенные фразы просто льются рекой! Он в совершенстве владеет искусством, доступным лишь немногим даже среди высококвалифицированных адвокатов, — умеет говорить емко и в то же время кратко, не повторяясь. Кэннон излагает суть дела, которым мы занимаемся, нашу позицию и четко объясняет судье Кумару, что именно мы собираемся доказать. Менее чем за десять минут он задает общий тон всего судебного заседания, не оставляя сомнений в том, что выполняет некую важную миссию, твердо знает, чего хочет, и что ему просто нельзя отказать.
Кармен Идальго в ответном выступлении напоминает: присяжные уже высказали свое мнение по поводу того, что Куинси Миллер много лет назад был подвергнут справедливому и беспристрастному суду, и жюри единогласно признало его виновным. Более того, при решении вопроса о наказании Куинси Миллер чудом избежал смертного приговора — для этого не хватило всего одного голоса. К чему затевать повторные процессы для рассмотрения старых дел? Судебная система и без того перегружена и едва справляется со своими функциями, она не рассчитана на то, чтобы вновь открывать дела, которые уже были всесторонне рассмотрены и закрыты десятки лет назад. Если мы позволим всем осужденным убийцам кивать на якобы открывшиеся новые обстоятельства и улики, то зачем, спрашивается, тогда проводятся судебные процессы по их делам?
Ее выступление оказывается даже более кратким.
Кэннон решает, что следует привнести в слушания некий драматический накал, и вызывает на свидетельскую трибуну Уинка Касла, шерифа округа Руис. Касл занимает свое место, держа в руках небольшую картонную коробочку. После того как его приводят к присяге, Кэннон просит Касла подробно рассказать и показать, что находится в коробке. Тот извлекает прозрачный пластиковый мешочек, внутри которого лежит фонарик, и кладет его на стол рядом со стенографисткой. Затем Касл поясняет, как эти вещи попали к нему. Кэннон включает видеозапись, на ней происходит вскрытие коробок в офисе Колакурчи. Это весьма интересная и даже захватывающая история, и мы наслаждаемся ею, особенно судья Кумар. Касл рассказывает то немногое, что ему известно, в том числе про таинственный пожар в хранилище вещдоков. Он с гордостью сообщает суду, что за время его работы на посту шерифа многое в округе Руис было модернизировано и вообще все изменилось к лучшему.
