§ 3. К вопросу о полюдье в середине X в.
Полюдье — это тот институт восточнославянского (позднее — древнерусского) общества, которому «повезло» в историографии. На основании 9-й главы трактата «Об управлении империей» в науке утвердилось мнение о том, что полюдье представляло собой «взимание князьями разных поборов в процессе объезда подчиненных территорий»
[328].
Начиная с Б.А. Рыбакова ряд исследователей склонен был считать полюдье зародышем фискальной системы Древнерусского государства
[329] и одновременно ключом к пониманию становления политической системы Руси
[330]. Не вдаваясь в пересказ дискуссии и существующих точек зрения, мне хотелось бы отметить, что наиболее оптимальным вариантом является рассмотрение полюдья в рамках потестарных практик Восточной и Северной Европы. Речь идет о таких институтах, как польский stan или скандинавская veizla. Но при этом восточнославянское полюдье имело свою специфику.
Связана эта специфика, на мой взгляд, с характером проникновения скандинавов в Среднее Поднепровье. Диапазон оценок этого проникновения достаточно велик. Так, П.П. Толочко считает, что факт появления Олега и его дружины в Киеве можно рассматривать как поступление пришлых наемников на службу киевской знати
[331]. Прямо противоположная оценка исходит из факта завоевания Поднепровья скандинавами на рубеже IX–X вв.
[332] Компромиссной можно считать оценку, данную Г.С. Лебедевым. Он полагал, что «…союз вождя дружины викингов с князьком чужого племени, когда военно-тактическое превосходство норманнов оказывается решающим в межплеменной распре, — модель отношений, реализованная не только в Фенноскандии, но и в Прибалтике, и на Северо-Западной Руси»
[333].
Мнение, высказанное Г.С. Лебедевым, отразило формирование в 1980–1990-х гг. представления о том, что имело место объединение Киева и Новгорода как двух центров формирующейся восточнославянской государственности. В результате этого объединения, по мнению целого ряда исследователей, и возникает Древнерусское государство. Наиболее определенно данная точка зрения была сформулирована еще Б.Д. Грековым: «Под Древнерусским государством мы понимаем то большое раннефеодальное государство, которое возникло в результате объединения Новгородской Руси с Киевской Русью»
[334].
Схожие положения высказывали и другие историки — В.В. Мавродин
[335], А.В. Куза
[336], П.П. Толочко
[337], Н.Ф. Котляр
[338], В.Л. Янин
[339] и др. В оценке этих высказываний оправдан скепсис И.Я. Фроянова, указывающего на то, что летописные данные о границах власти Олега
[340] совершенно не соответствуют всем вышеназванным ученым построениям
[341]. Более того, из тех же самых летописных данных о очевидностью следует, что вплоть до середины X В. Новгород не входил в орбиту влияния киевских князей. Единственное известие о княжении Святослава в Новгороде сообщаемое Константином Багрянородным, относится к концу 940-х или началу 950-х гг. Поэтому в дискуссии о том, какой регион — Север или Юг — стал центром формирования восточнославянской государственности, на мой взгляд, чаша весов склоняется в пользу Юга, то есть Среднего Поднепровья. Именно здесь прибывшие с севера росы/русы подчинили своей власти окрестные славянские племена.
Подчинение росами славян принимало, как правило, либо форму прямого военного грабежа, либо даннической эксплуатации. Об этом прямо свидетельствуют известия арабских авторов. Ибн-Русте, описывая ситуацию начала X в., говорит, что «они (то есть русы. — Д. К.) нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются и забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают»
[342].
Здесь напрямую указывается работорговля как основной источник дохода русов/росов. В исторической литературе традиционно считается, что главной экспортной статьей торговли русов являлись пушнина, рабы, мед и воск. При этом пушнина выдвигалась на первый план; ряд исследователей полагает, что именно поиск источников ценного меха привел скандинавов в Восточную Европу
[343]. Однако, как справедливо отмечает Е.А. Мельникова
[344], эти экспортные: статьи были достаточно диверсифицированы: меха высоко ценились в арабском мире
[345], являясь престижной ценностью; в то же время Византия отдавала предпочтение не мехам, а «живому товару»
[346].
