Особое положение белгородского епископа дает основания предполагать, что уже в XI в. город выделился среди прочих пригородов Русской земли. Белгородский тысяцкий Прокопий упоминается на страницах Пространной правды в 1113 г.
[803] Это упоминание представляет определенный интерес для уяснения статуса Белгорода в указанное время.
Обращает на себя внимание характер представительства на берестовском совещании, связанном с принятием «Устава» Владимира Мономаха. Это тысяцкие, то есть в первую очередь представители городской общины. В документе перечислены Ратибор — киевский тысяцкий, Прокопий — белгородский, Станислав — переяславский. Некоторые затруднения возникают с определением Иванка Чудиновича, названного «Олговым мужем»
[804].
Следовательно, на берестовском совещании были представлены основные города Русской земли: Киев, Чернигов и Переяславль. Упоминание в этом контексте Белгорода и его представителя говорит о высоком статусе киевского пригорода в масштабах всей Русской земли. Подтверждением особого положения Белгорода и его тесных связей с Киевом в это время может являться свинцовая вислая печать Владимира Мономаха. Печать была найдена во время раскопок Хвойки на белгородском детинце в 1909 г. в развалинах большой гражданской постройки
[805].
Высокий статус Белгорода получил подтверждение в 1117 г., когда Мономах перевел туда из Новгорода своего старшего сына Мстислава. Ипат. сообщает: «Приведе Володимеръ Мьстислава из Новагорода и дасть ему отць Бѣлъгородъ»
[806]. Иное толкование этому событию дают летописи новгородского происхождения: Новгородская I (НІЛ) и Новгородская IV — Софийская I (НІV—СІ). НІЛ говорит о том, что «иде Мстиславъ Кыеву на столь из Новагорода марта в 17»
[807]. HIV–CІ излагают схожую трактовку событий, отличаясь некоторыми нюансами: «Приводе Володимеръ Мстислава, сына своего, из Новагорода в Киев»
[808].
На первый взгляд, сообщение киевского и новгородских источников противоречат друг другу. Но это лишь видимость. Сообщая о перемещении Мстислава на юг, Московский свод 1479 г. (Мс 1479) излагает события так: «Приводе Володимерь сына своего Мъстислава из Новагорода в Кыевъ и дасть ему Белгородь…»
[809]. Текстуальная и смысловая близость процитированного отрывка сообщению НІV—СІ несомненна; это объясняется и тем, что протограф НІV—СІ, как и протограф Мс. 1479 пользовались на пространстве XII в. южнорусским источником, близким к Ипатьевской
[810]. Упоминание Белгорода в Мс. 1479 г., которое, видимо, было опущено сводчиком 1448 г. (протограф НІV—СІ), ставит все на свои места: Мстислав прибыл из Новгорода в Киев, откуда был направлен отцом в Белгород. Трактовка этого события составителем НІЛ вряд ли может рассматриваться как описка. На мой взгляд, прав был М.С. Грушевский, заметив, что летописец отразил свое понимание происходящих событий, а именно — перевод Мстислава в Белгород делал его главным претендентом на киевский стол после смерти Мономаха.
Следовательно, речь может идти о восприятии современниками Белгорода как города, вокняжение в котором автоматически означало приобщение к прерогативам власти великого князя (в понимании новгородского летописца занятие белгородского стола приравнивалось к вокняжению в Киеве). Таким образом, наряду с Переяславлем, ставшим после вокняжения Мономаха в Киеве последней ступенькой к киевскому столу, схожий статус обретает и Белгород. Вокняжение Мстислава в 1125 г. в качестве наследника Мономаха явилось прецедентом, значительно поднявшим статус Белгорода в глазах современников.
К исходу первой четверти XII в. Белгород окончательно завершает превращение из сторожевой крепости в малый город, являющийся епископской резиденцией, управляемый собственным князем и обладающий собственной сельской округой
[811].
В это время идет активное расширение территории города. При этом застраивается не только укрепленная часть посада: со стороны северной линии укреплений возникает незащищенное «предградье». Археологическими исследованиями на территории Белгорода выявлены жилища горожан и производственные комплексы, связанные с гончарным и железоделательным ремеслом. Ограниченность площади, охваченной раскопками, не позволяет составить полного представления о городской планировке. С уверенностью можно лишь констатировать, что в юго-западной части посада находился гончарный квартал. Всего исследовано девять гончарных горнов, расположенных группами по два-три. Обильный керамический материал дает очень широкие рамки гончарного производства — от конца X до начала XIII в.
[812] По-видимому, на протяжении почти всего существования Белгорода гончарство занимало не последнее место в городском хозяйстве. Другим заметным явлением в нем было железоделательное производство. Его следы обнаружены к северу от гончарного района, ближе к валам, в восточной части посада
[813].
