Произошло это уже после того, как 127 членов специальной комиссии дружно проголосовали за смертную казнь Алексея: при том, что в это время даже еще и обвинение не сформулировано! Сама комиссия и формулирует: мол, Алексей «намерен был овладеть престолом чрез бунтовщиков, чрез чужестранную цесарскую помощь и иноземные войска, с разорением всего государства». В дальнейшем именно эту формулу будут использовать для оправдания Петра и осуждения Алексея. Он, мол, вот что хотел учинить! Но все сказанное — полнейшая ложь, ничего подобного о себе Алексей Петрович не рассказывал. Все это от начала до конца — выдумка особой комиссии, созданной Петром специально для суда над сыном.
И Петру, и Алексею, и членам комиссии предельно ясно, что Алексея попросту не в чем обвинить и что он ни в чем не виноват. И во время, и после заседания особой комиссии его продолжают страшно пытать — авось он сам подскажет, как «пришить» ему обвинение в государственной измене?! Приговор вынесен 24 июня 1718 года. Но и 25, и 26 июня Алексея опять пытают; 26 июня — в присутствии Петра. О чем шла речь на этот раз, что сказали друг другу висящий на дыбе сын и стоящий перед ним отец, нам неизвестно.
Конечно же, мы до конца не знаем, что произошло в Петропавловской крепости 26 июня 1718 года, «пополудни в 6 часов». Известно, что в тот же день к вечеру царевич Алексей скончался, и сохранилось письмо Александра Румянцева, где он откровенно похваляется — мол, это он вместе с Ушаковым, Толстым и Бутурлиным задушили царевича подушками. Правда это, или Румянцев захотел похвастаться доверием к нему Петра и выполнением важных поручений, сказать трудно.
Невольно возникает подозрение — а не боялся ли публичной казни Пётр? Не боялся ли он того, что может крикнуть с эшафота его «слабодушный» сын? Может быть, была и прямая угроза со стороны Алексея — мы ведь не знаем, о чем говорили Пётр и Алексей за несколько часов до удушения сына ближайшими подручными отца.
На следующий день после смерти Алексея Пётр принимал поздравления по случаю годовщины Полтавской битвы, потом торжественно обедал и веселился. Перед погребением Алексея он праздновал свои именины и отмечал спуск на воду нового корабля веселым фейерверком. Впрочем, Пётр, наверное, и впрямь имел причины радоваться: ведь он сумел перехитрить уже вроде бы сбежавшего за границу, уже почти спасшегося сына и убить его!
В год, когда дедушка убил его папу, Петру Алексеевичу исполнилось всего три года. В день смерти отца даже и трех лет не исполнилось, потому что родился–то он 10 октября 1715 года, а царевича Алексея убили 26 июня (или он сам скончался от мучений, от тоски, от «истощения сил» или покончил с собой — существует и такая, хотя и плохо обоснованная версия).
ПОСАЖЕНИЕ НА ТРОН
Несомненно, Пётр Алексеевич уже в 1725 году имел самые прямые, самые бесспорные права на престол. Тогда он на престол не сел, потому что так надо было сгрудившимся около трона выскочкам, и в первую очередь — Меншикову.
И в 1727 году он сел на престол деда и прадеда вовсе не потому, что имел какие–то там права, и тем более не потому, что обладал какими–то прекрасными душевными качествами. Отнюдь нет! Все несравненно проще: Меншиков нашел способ сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы (или, в другой редакции этой же поговорки — чтобы и волки сыты, и шерсти много). Способ был простой — сделать Петра Алексеевича императором, но так, чтобы сам Меншиков на том ничего не проиграл бы, а выиграл. Как?! А очень просто — надо выдать свою дочку за Петра Алексеевича.
Самая младшая дочка Меншикова, правда, на четыре года старше жениха, но тут уж ничего не попишешь — другой нет. И еще при жизни Екатерины I удалось обо всем принципиально договориться: Пётр Алексеевич должен жениться на Марии Александровне Меншиковой!
6 мая 1727 года померла Екатерина: очень рано, всего в 45 лет. То ли «матушка–императрица» очень уж излишествовала, поддерживая свои гаснущие силы венгерским вином, то ли за её ранней смертью кроется еще одно преступление: ведь теперь старая любовница сделала свое дело, и она вполне может уйти.
Во всяком случае, не успел Меншиков заручиться договором о возведении на трон Петра и о женитьбе его на Марии, как 10 апреля Екатерина всерьез заболевает и 6 мая 1727 года очень своевременно умирает, просидев на российском престоле чуть больше двух лет. 7 мая собирается вся императорская семья, члены Верховного тайного совета, Сенат, Синод, генералитет, и в присутствии всех этих лиц читается завещание из 15 пунктов, оставленное Екатериной и скрепленное её личной подписью: знаменитый «тестамент», что и означает по–французски не что иное, как «завещание». Почему нужно было назвать завещание русской царицы по–французски? Давайте спросим у Меншикова!
По «тестаменту» престол передается Петру Алексеевичу. Если он помрет, не имея наследников, на престол должна садиться Анна, старшая дочь Екатерины. Если помрет без наследников Анна, престол передается второй дочери, Елизавете.
Оговаривается, что наследники мужского пола имеют преимущество перед наследниками женского и что на престол не должен сесть тот, кто не исповедует православия.
Напомню, что петровский Указ о престолонаследии предусматривал: каждый император должен выбирать себе преемника! «Тестамент» Екатерины 1 по существу отменил закон Петра I о престолонаследии, но зато был удобен для всех и не мешал никому.
Он предусматривал интересы и старой знати, которая хотела видеть на престоле Петра Алексеевича. Решение, принятое 7 мая, удобно и для выскочек петровского периода, потому что до совершеннолетия Петра править он должен, только сообразуясь с мнением Верховного тайного совета. И вообще Верховный тайный совет правит до его совершеннолетия, и все голоса императорской фамилии и «верховников» равны при решении важных вопросов… Чем особенно доволен Меншиков — ведь Верховный тайный совет он пока прочно держит в кулаке… Не обижена Екатерина — признается право её дочерей на престол.
Назовем вещи своими именами — действо, совершенное 7 мая 1727 года, меньше всего напоминает собрание высших государственных людей для принятия важных решений. Не говоря ни о чем другом, эти люди сами не знают, каковы законы возглавляемого ими государства (и существуют ли они вообще?).
Сохранилось официальное письмо кабинет–секретаря Макарова в Москву её градоначальнику Мусину–Пушкину:
«7 мая, в девятом часу утра: по её императорского величества тестаменту учинено избрание на престол российский новым императором наследственному государю, его высочеству великому князю Петру Алексеевичу».
Трудно представить себе документ более неопределенный, отражающий больший заворот мозгов, чем это письмо. С одной стороны, государь не какой–нибудь, а наследственный… С другой стороны, ему, наследственному, «учинено избрание». А если бы не было учинено? Что, тогда он был бы не наследственный?! А кроме всего прочего, избрание учинено не как–нибудь, а по завещанию императрицы. То есть и избирали–то потому, что такова последняя воля императрицы. А если бы была другая воля, тогда что — избрали бы кого–нибудь другого (например, самого Макарова)?!
