Клайд расплылся в улыбке. Посмотрел на Роди, внимательно слушавшего боцмана, оперся о крепление бушприта:
– Нас немного, мы живем на самом огрызке большого Оловянного. А его племена всегда жили на третьем, дальнем из больших островов. У нас горы, травы там немного, кроме долин. А те крохотные, если равнять по его острову. И дрались мы всегда за средний, тот самый, где Безант отыскал основные жилы и залежи, где сейчас копи. Вот с тех пор друг друга и не любим. Мы у них баб воровали всегда, сами порыжели, а были как с Нордиге – с черными волосами. Не хватало у нас женщин, было такое дело, да и до сих пор не так их много. Мальчишек штук пять у любой, а дочки не родятся.
– А коз, значит, много? – Хорне улыбнулся. – Ну, почему чеснок?
– Да пихают они его всюду, – Клайд пожал плечами, прицелился и сплюнул за борт. Ветер мотнул слюну и влепил ему обратно. – Это ж как тут нужду справлять?
– По ветру. Много чеснока?
– Да везде, Хайни. Даже маринуют и зимой хрустят вместо ягоды какой, полезно вроде. Я ж не против чеснока, уж поверь. Но когда их норги захватывали, пока Безант под свою руку не взял, у них из мяса только самые ледащие коровенки да бараны оставались с козлами. Потому как воняют сильно, а коровенки старые. Ну так они из них чего только не придумывали и повсюду, вот прямо как хорошим девкам портовым золотишко сыпешь, так они и чеснок пихали.
Клайд вдруг вздрогнул, оглянулся и тихо спросил:
– Ты ж его на готовку не поставишь, шкипер?
Хорне не ответил. Донер шел к ним, нес штормовую шапку, загнутую по бокам, с козырьками сзади-спереди. Хорне надел, покрутил. Не шляпа-зюйдвестка, но сойдет.
– А матросам чтобы бас шапки носил – тому не бывать, – сказал Донер, глядя на Клайда, – сам сходишь, ноги не отвалятся. Заодно научишься на палубе стоять, волчара сухопутный. Рубишься здорово, а вот остальное – для моря хуже лядащего юнг-мара, честное слово.
– Кто такой юнг-мар? – посмотрел на него Клайд. – А, стоп! Молодой моряк?
– Щенок морской, не просоленный, ветра не нюхавший, с борта не ссавший, – Донер покачался на каблуках, новеньких каблуках новеньких штормовых сапог, – а трюм-бас у нас хорош, шкипер. Хозяйственный.
– Трюм-бас, значит, квартирмейстер?
– Эдак он скоро меня сменит, – хохотнул Донер, – так и шпарит пониманием, ишь! Это все из-за вашего брата с Олова, что набрали во флот Безанта, пошло гулять по морякам всякое неверное. Квартирмейстер… погань какая, Морской король бы ее не слышал никогда. Трюм-бас и вся недолга!
– Что там в трюме? – Хорне не переставал смотреть вперед, надеясь не наткнуться на что-то плохое. Осень осенью, старые серпенты держались в самом море долго, уходили лишь под зиму, спускаясь к теплым течениям Узкого моря.
Донер выставил сапог на планширь, похвастался хорошо подбитыми каблуками, твердыми и тупыми носами, что не нигде не застрянут, не дадут покалечить ногу сорвавшейся снастью.
– Нашли пяток комплектов, кинули жребий. Шапок вот – хоть пори и куртки шей. Остального меньше. Еды больно никакой нету, кроме лимонов в каком-то рассоле. Надо вылить.
– Рассол? – удивился Клайд. – Вы у себя на севере что, лимоны солите как капусту?!
– Вода попала. – Хорне пожал плечами. – В порту хотели сверху навалить сахара, под него лед, и как засахаренные продать. Подонки, чего уж, но грамотные.
– Верно шкипер говорит. – Донер кивнул, положил руку на нож, совсем превращаясь в себя давнего и знакомого. Хорне старался на него не смотреть.
Сердце и душа у моряка просоленные, смолой пролитые, ветром насквозь расхлестанные… Только ему еще долго до мареманна, меряй хоть в чем – в милях, в мерах, что золотом, что порохом, в пинтах вражьей крови и морской водицы, что доведется выпустить и хлебнуть. Деда вспоминал уже редко, а вот Ньют, глядя на довольного старого пса рядом, так и всплывала в голове, скребла изнутри тоской.
– Шкипер… – Донер уставился на сапоги. – Спросить хотел.
– Говори.
– С глазу на глаз?
Хорне стрельнул на Клайда, подумал.
Рыжий, рубившийся рядом и вытащенный из воды, смотрел с насмешкой, отвечал с душой и казался своим. А своим должен быть вот Донер, но пока никак.
Ладно, ничего страшного для себя он матросу-новобранцу услышать и не даст.
– Говори, бас, Клайд свой.
– Ну, хорошо. Ты, свой, честь получишь, я тебе шапку всеж принесу. Только ты тут и останешься вахтой. Еду братец мой тебе доставит, не переживай. Там сейчас как раз начинают растапливать клятый очаг.
– Трави точнее, бас. – Хорне не попросил, приказал.
– Кто из наших шкипер, вам поперек курса встал, да так, что ты на нас с братьями смотришь как мар-гейст своими мертвячьими глазами, разве что на куски не дерешь?
Хорне глянул волком, снова ощутив лютую ярость.
– Блэкбард, Молдо, Глиф, остальные с ними.
– И где они сейчас? – Донер стоял смирно, почти не дышал. – Не на Черный Юг засобирались, или уже там ракушек на дно ловят?
Хорне кивнул.
– А пушки-то хоть, шкипер, ни за свои деньги брали?
– Блэкбард две своих и вертлюжню притянул.
– На Кота, а?
– На него.
Донер сплюнул. За борт, само собой. Умело, ничего не вернулось.
– Давно хотел Сизому кровь пустить. Не за что было, теперь есть. Сизый там?
Хорне молча кивнул.
– И хорошо, угрей ему в кишки напихать. Ничего, шкипер, ничего. Я вашему деду много должен, не сомневайся, не подведу. И потом не подведу, если захочешь дедовской дорогой идти.
Донер развернулся и пошел, не дожидаясь ответа.
Клайд погонял меч взад-вперед, подумал, сказал:
– Дед твой знатно на морях погулял? Говорят, у какого-то из северян на красном флаге была собачья башка.
– На багровом. – Хорне усмехнулся. – Не башка, а голова, не пса, а мар-хунда. Ты не видел, не спутал бы, а слышал, так слышал.
– И ты идешь забирать свое у его старой команды?
– Да. И заберу.
– Я даже не сомневаюсь, что попытаешься.
Хорне нахлобучил шапку плотнее, кивнул на море:
– Закрепись, Клайд. Волна идет, видно, где-то штормит. Смотри, чтобы не смыло. И я не буду пытаться, я тебе не богатенький арматор, нажравшийся золотого корня и пытающийся забраться на шлюху. Я заберу свое и развешу паскуд на реях, кроме двоих. Тем придется плохо, они вспомнят, как звали моего деда и отца, как звали прадеда и отца его отца, всех их, моих предков.
Клайд откашлялся, глядя на его удаляющуюся спину.
– Хайни?
– Что?
– А как их звали?
