– Не знаю, – честно отвечает Нанао. – Он стал моей детской травмой. Я правда не хочу об этом думать. «Странно, почему вообще начал», – размышляет он, закрывая хранилище памяти. Если б мог, то запер бы его на ключ.
– А что похитители?
– Их так и не поймали. Мой отец не стал заявлять в полицию. Сказал, что от этого будет больше проблем, чем пользы, а мне было тем более все равно. Я просто гордился собой, что мне удалось сбежать. Так я понял, что могу что-то сделать самостоятельно… Что вообще заставило меня рассказать тебе об этом? – Ему кажется удивительным, что он вдруг начал проговаривать все это – одно событие за другим. Как говорящий робот, которому нажали на кнопку «пуск». – После того как меня похитили, вся моя жизнь превратилась в череду сплошных неудач. Несмотря на то что я усердно готовился к вступительному экзамену в старшую школу, когда я его сдавал, мальчик на соседнем со мной месте не переставая чихал, и я в итоге провалился.
– Из-за него у тебя не получалось сосредоточиться?
– Нет, дело не в этом. Когда он в очередной раз оглушительно чихнул, из его носа вылетела огромная сопля и приземлилась прямо на мой лист с ответами. Я перепугался и попытался ее стереть, и из-за этого все мои ответы, над которыми я так тщательно работал, размазались. Даже мое имя стало невозможно прочесть.
Семья Нанао не могла оплатить его обучение, поэтому он должен был набрать достаточное количество баллов на экзамене, чтобы поступить в государственную школу, но благодаря сопливому носу какого-то случайного мальчишки с аллергией все его надежды пошли прахом. Родители никогда ни на что не реагировали слишком эмоционально, так что и в тот раз они не были особенно рассержены или расстроены.
– Тебе и правда очень не везет.
– Помой машину – и пойдет дождь… Ну разве что мыть машину специально, если хочется, чтобы пошел дождь.
– Что это значит?
– Это закон Мерфи, о нем как-то раз по телевизору рассказывали. История всей моей жизни.
– А, точно, закон Мерфи… Я помню, когда книга вышла.
– Если когда-нибудь увидишь меня в очереди в кассу, становись в другую очередь. Любая, в которой не будет меня, станет двигаться гораздо быстрее.
– Я это запомню.
Телефон Нанао начинает вибрировать. Он смотрит на имя звонящего – это Мария. Нанао испытывает смешанное чувство радости от ее звонка и раздражения из-за того, что приходится прерывать этот необычный разговор. Что-то вроде раздражения. Он цокает языком, произнося это слово про себя по слогам: «раз-дра-же-ни-е».
– Моим ребрам уже, кажется, гораздо лучше. Спасибо, что выслушал меня.
– Но я не сделал ничего особенного, – смущенно отвечает мужчина. В выражении его лица нет тревоги или обеспокоенности, хотя сейчас оно, может быть, кажется чуть менее расслабленным, чем прежде. «Как будто из его эмоционального контура выдернули шнур питания…»
– Я думаю, ты умеешь вызывать людей на откровенность, – говорит Нанао. – Тебе это кто-нибудь когда-нибудь говорил?
– Но… – Мужчина, кажется, решает, что Нанао его осуждает. – Я правда ничего такого особенного не сделал.
– Как священник, который может заставить тебя говорить просто потому, что он сидит рядом и слушает. Ты прямо как ходячая исповедальня или как ходячий священник.
– Я полагаю, большинство священников умеют ходить. В любом случае я всего лишь учитель на подготовительных курсах.
Эти слова звучат у Нанао в голове, когда он идет по вагону. Прижимая телефон к уху, слышит в нем возмущенный голос Марии:
– Долго же ты не отвечал!
– Я был в туалете! – заявляет он на весь вагон.
– Да у тебя там полно свободного времени, как я посмотрю… Хотя, с твоим-то везением, в туалете, скорее всего, закончилась туалетная бумага или ты напи́сал себе на руки…
– Не стану этого отрицать. Что случилось?
Ему кажется, что он слышит ее недовольное дыхание, но, возможно, это всего лишь шум синкансэна. Нанао стоит прямо в месте соединения двух вагонов. Металлические пластины пола двигаются, как сустав живого существа.
– «Что случилось», он спрашивает… Ты вроде как спокоен. Поезд уже практически в Омия. Убедись, что ты сможешь сойти на этот раз. Что будешь делать с телом господина Плохого Волка?
– Не напоминай мне о нем. – Из-за движения поезда ему трудно удерживать равновесие.
– Впрочем, да, даже если его тело обнаружат, не представляю, чтобы кто-нибудь мог связать это с тобой.
«Точно», – думает Нанао. Никто почти ничего не знает о Волке, включая его настоящее имя. Трудно даже представить, какая трудная работенка предстоит полиции по идентификации тела.
– Не сомневайся, что я выйду в Омия, хорошо?
– Я уверена, что с этим у тебя не будет никаких проблем. Просто хотела еще немного надавить на тебя, на всякий случай…
– Надавить?
– Я только что говорила с нашим клиентом. Сказала ему, что чемодан у моего лучшего исполнителя, но он не смог выйти в Уэно. Я хочу сказать, я уверена, что у тебя не будет больших затруднений с тем, чтобы выйти в Омия, но подумала, что должна держать его в курсе. Это просто деловая этика. Новых работников компаний всегда же учат, что они должны сообщать обо всех проблемах и нестыковках своим начальникам.
– Он разозлился?
– Побелел как лист бумаги. Я не видела его лица, но могу тебе точно сказать, что вся кровь от него отхлынула.
– Почему он побелел? – Нанао понял бы, если б их клиент разозлился. Но такая реакция вызывала у него ощущение, что все гораздо серьезнее, чем обыкновенное рабочее задание, и что его дурное предчувствие обязательно сбудется.
– Наш клиент получает приказы от другого клиента. Можно сказать, мы субподрядчики у другого субподрядчика.
– Но такое происходит довольно часто.
– Конечно же, происходит. Но главный заказчик, для которого мы делаем эту работу, находится в Мориока, и его зовут Минэгиси.
Поезд раскачивается из стороны в сторону. Нанао теряет равновесие и хватается за ближайшую ручку. Затем снова подносит телефон к уху.
– Как ты сказала? Я не расслышал.
Когда он повторяет свой вопрос, поезд въезжает в тоннель. За окнами мгновенно темнеет. Салон наполняется шумом – низким и громким, как вой какого-нибудь животного. Когда он был маленьким, Нанао каждый раз столбенел от ужаса, стоило поезду въехать в тоннель. Он чувствовал себя так, будто в темноте вокруг рыщет и принюхивается огромное чудовище – оно прижимается мордой к окнам снаружи, выбирая, кого бы из пассажиров ему сожрать. Ему казалось, что эта тварь поворачивает голову и, облизываясь, останавливает на нем свой жадный взгляд: «Где тут маленький дрянной мальчишка? где тут маленький непослушный мальчишка? ты уже готов стать моим ужином, маленький дрянной мальчишка?» – и он калачиком сворачивался на сиденье и старался не двигаться. Сейчас Нанао понимает, что, по-видимому, это был крепко засевший в нем страх быть опять по ошибке похищенным. В детстве он был уверен: если чудовище и заберет кого-нибудь из пассажиров, то это точно будет он.
