– Зато уши где надо, – не обиделся Лузис. – И я хорошее место знаю в эльфском квартале: на виду можно торчать, а эльфы там на тебя никогда не смотрят.
– На кой тебе эльфский квартал? – не понял Годомар.
– Мне-то? – Мятый сплюнул. – Да мне он нахрен не упал, только, вишь как, уже много дней к королю Югрунну просятся с поверхности эльфы из Донкернаса. И кой-кто из ребят, из тех, кто побирается в Дворцовом квартале, говорит: у нашего доброго короля нет причин не послушать этих гостей прежде, чем в лаву их сбросить. И ты как думаешь, где я больше узнаю про это: в квартале Мастеров или рядом с эльфскими домиками?
Годомар, пожевывая губу, обдумал сказанное и степенно кивнул.
– Делай, Лузис. Расскажешь мне интересные вещи – добуду тебе сердечник, добуду, пальцами своими клянусь. А если будет очень интересно – так, может, и две медные трубки у меня отыщутся.
* * *
ближние подземья Такарона, тридцатый день сезона свистящих гейзеров
Сегодня, когда они вернулась из последнего разведывательного перехода, оказалось, что под северной стеной больше не торчит тело хробоида. Прежде оно, понемногу объедаемое в отсутствие гномов невесть откуда приходящими прыгунами, встречало каждое их возвращение неизменной вонью, потому гномы с большим неудовольствием возвращались в Узел Воспоминаний снова и снова. Как будто мало нам жутких призраков, давайте добавим в свои будни еще огромную разлагающуюся гору мяса! Однако дракон настырно возвращался и возвращался сюда, каждый раз задерживаясь у харчевни и внимательно выслушивая, о чем говорят между собой призраки – кроме давешних старого и молодого спорщиков за это время перед глазами гномов прошли уже целые оравы других призрачных воинов, обсуждавших битвы, планы, горести и радости.
Но сегодня только след вони разлагающегося хробоида ощущался в воздухе Узла, а само гигантское тело просто исчезло. Дракон лишь окинул взглядом пустую дыру в полу, как будто и не понимая толком, что видит, и привычно направился к развалинам харчевни, где сегодня сразу за несколькими столами жадно ели и пили изможденные, наполовину скрытые повязками призраки.
Илидор бродил от одного стола к другому, с любопытством выслушивал все разговоры, а выражение лица у него было таким, словно он пытается что-то вспомнить и никак не может. Особенно долго он стоял возле столика, где однорукий гном, размахивая перебинтованной культей, рассказывал трем другим:
– И тот механист трепался, мол, магия драконов дана им силой самих гор Такарона! И, говорил он, не годится выставлять против них машины, созданные руками гномов, потому как у машин другая сущность, переработанная, мертвая, противная горам! И что горы разозлятся и накажут нас за такое самоуправство, день ли еще пройдет или год, или сотни лет, но не будет добра от того, что мы делаем сегодня, и если не мы, так наши потомки через сотни лет помрут смертями попаршивей тех, что нам угрожают от драконов!
– Короче, механист сказал, будто король Ёрт ошибается, и воевать с драконами не надо, – перебил гнома один из его слушателей. – И чего, вы этому трепачу башку не снесли?
– Снесли, конечно, – удивился однорукий. – Ты нас за кого принимаешь, Жабрий Рычало?
За спиной Илидора послышался шорох шагов, но дракон не повернул головы, продолжал смотреть на призраков с задумчивым любопытством, чуть склонив голову.
– Тут, кажется, побывали другие хробоиды, – сказал за его спиной Йоринг.
– Похоже на то, – не сразу ответил дракон, словно сначала ему пришлось припомнить, о чем вообще идет речь. – Пока нас не было, кто-то принес сюда лавовую пыль и следы меди.
– Нужно идти дальше.
– Да, наконец-то!
– Но ты по-прежнему не знаешь, куда именно…
– Подумаешь, – Илидор обернулся, блеснул глазами. – Мы честно проверили все три вероятные дороги, все они годятся! Просто нужно выбрать одну из них, любую, сейчас это не важно, Йоринг!
Призраки за столом утомились гомонить и теперь молча прикладывались к кружкам.
– Эблон предлагает двигаться на северо-запад, потому что там водится больше тварей, чем на других направлениях, – буркнул Йоринг. – Северо-восток должны патрулировать грядовые воители, хотя что-то этого незаметно, значит, говорит Эблон, на северо-западе их всяко бывает меньше, чем на севере.
– Хитро, – Илидор рассмеялся. – А мне ты зачем это говоришь? Мы пришли сюда не для того, чтобы искать славы для Эблона!
– И не для того, чтобы искать кости драконов, – напомнил Йоринг.
– А придется, – весело возразил Илидор и тут же продолжил, не давая вставить слова: – Иган предлагает идти как раз на северо-восток, потому что оставшиеся записи того механиста совпадают по времени с большой битвой за город А-Рао.
– Ах Иган предлагает, – протянул страж и подбоченился: – ну, тогда, на самом деле, нам, наверное, не нужно на северо-восток.
– Так и думал, что ты это скажешь, – Илидор мотнул головой, золотые волосы разметались по плечам и спине. – Интересно, она тоже так и думала? Она тоже, наверное, заметила, что ты вдруг перестал ей доверять, как считаешь?
Дракон улыбался так дружелюбно, что Йоринг помимо воли тоже улыбнулся, хотя ему, вообще-то, было совсем не весело. Он ведь сначала так по-доброму отнесся к этой векописице, такой неловкой здесь, в подземьях, такой потерянной без окружения стеллажей и чернильниц, такой смущенной собственной неуместностью и тем, что вечно задерживает отряд. Йоринг хотел помочь ей, ободрить, словом – отнесся к гномке с непривычной для самого себя душевной теплотой, а она… она явно пришла сюда с каким-то булыжником за пазухой, с каким-то своим интересом, и стражу было досадно, что он не понял этого раньше. Тогда бы с самого начала он не отнесся к ней с такой беззащитной искренностью, и не было бы теперь так обидно, что Иган его теплоты не стоила.
В самый первый день разведывательной вылазки Йоринг опекал Иган, следил, чтобы она не оступалась и не падала, подавал ей руку и подставлял плечо, помогал взбираться на уступы, предлагал воду и всякое такое. Несколько раз он даже думал, что, когда они вернутся в Гимбл, он попросит кого-нибудь, кто выходит на привратный рынок, купить для Иган овсяные палочки со смородиновой начинкой, и представлял, как она будет с довольствием хрустеть этими сладкими палочками, и чувствовал, как в груди теплеет от этой мысли. Хотя вообще-то Йоринг не был склонен к подобным жестам и не то чтобы стремился радовать окружающих. По большей части он смотрел на них, как механист смотрит на всякие детали: эта будет полезна для такой машины, эта – для сякой, а вот ту остается лишь выбросить.
Не иначе – заботливым порывам Йоринг был обязан непонятно отчего вернувшимся воспоминаниям из детства, притом вернулись они настолько ловко, что он сам этого не понял.
Его, Йоринга, будущего воина, в детстве никто и не думал баловать, а вот его сестру, черноглазую хохотушку Гинджилл – сколько угодно. Йоринг и сам всегда старался сделать для нее что-нибудь хорошее, потому что она с такой искренней благодарностью принимала заботу, и потому что рядом с ней всем было тепло и уютно, как у лавового озера в сезон холодных камней. Гинджилл обожала рукоделие и яркие цвета – и все друзья и соседи несли ей самые красивые мотки цветной пряжи, которую только можно было найти на привратном рынке или в городах, куда заходили знакомые мастера и торговцы.
