– Ходовайка! – тут же в два голоса опознали машину ученая Иган и молодой Палбр Босоног – бывший подмастерье механистов.
Палбр провел в мастерских меньше года, после чего с позором был изгнан оттуда за косорукость и полную неспособность понять, как можно вдыхать жизнь в машины. Именно потому его теперь и взяли в отряд: хоть кто-то знающий, обычный-то механист и дракон передрались бы еще в Гимбле. Во все глаза пялясь на ходовайку, Палбр загибал пальцы:
– Вид: разведчик; класс: самоходная; расход лавы: постоянный; конструкция: перестройчивая; управление: преднастроенно-звуковое…
«Мячик» был страшно замызганным, потрепанным, частично погнутым, частично заржавевшим, а уж от смазки и краски ни следа не осталось, но все же можно было различить и сложенный вдоль дуги хребет, и коленные щиты пониже его, по двум его сторонам, и швы, и панели и…
– Нахлебалась лавы и очухалась, – Эблон оперся на свой молот. – Вот так ну!
Илидор вовремя понял, что если сейчас сделает еще хотя бы один шаг назад, то не сумеет остановиться до самого Гимбла, и заставил себя стоять смирно. В корпусе машины грюкнуло, лязгнуло, отдавшись дрожью в спине дракона, панели дрогнули, дернулись, с третьего раза сумели разъехаться в стороны. Гномы с озабоченными возгласами поспешили к ходовайке. Илидор был сосредоточен на том, чтобы внезапно для самого себя не начать двигаться, но, как только увидел перед собой спину последнего из гномов – немедленно представил, до чего холоден пепел, летящий сверху, и как будет мерзко, если он начнет ложиться на плечи, и до чего невозможно остаться одному среди этого пепла – словом, дракон вынужден был последовать за отрядом.
Ходовайка уже выбралась на берег и там вела себя совсем не по-машиньему, скорее это походило на поведение собаки – Илидор видел таких в человеческих городах. Они ластились к хозяевам, весело махали хвостами, показывая, как рады быть рядом, и всячески давали понять, что готовы принести любую пользу, какую изволит видеть хозяин. Примерно так вёл себя ржавый «мячик»: с немалым трудом, треском, отлетающими хлопьями ржавчины он разложился, встал на ноги – тонкие трехпалые ноги со щитками на коленях и утолщениями на бедрах, а над ними высилось что-то вроде взорванных обломков металла, получался длинноногий щетинистый еж ростом человеку по пояс, с большим глазом, пластинами-ушами и четырьмя длиннющими вибриссами, натыканными вокруг глаза. Ходовайка пригибала этот взрыв обломков, который, видимо, должен был изображать голову, мотала вибриссами, пританцовывала на тонких ногах и всячески показывала, что ужасно рада видеть гномов. Единственный глаз не горел красным, как обычно бывает у машин, а тускло светился желто-зеленым.
Илидор шел к ней, словно его тянули на аркане, просто потому что машина – знакомое зло – была всё же чуть лучше пепла, который сыпался с потолка вопреки всем возможным рациональным объяснениям. Хотя именно эта машина уж точно была омерзительна и несочетаема с любым драконом: она умела менять ипостась – значит, в ее присутствии драконы этого делать не могли.
Гномы оживленно обсуждали находку, а та ластилась к Иган, уже как кошка, а не собака, гномка умиленно ахала и осторожно гладила куски металла на морде ходовайки, а пепел, привлеченный звуками голосов, падал быстрее и гуще, кое-где начинал вихриться.
– Нужно идти дальше, – сухо перебил всех разом дракон. – Сейчас.
Его тихий голос почти тут же погас в загустевших хлопьях серого пепла, но гномы услышали, опомнились, засмущались, спешно стали возвращаться на дорогу. Последней шла Иган, а за ней трусила ходовайка. Илидор смотрел на них, скрестив руки на груди, чуть втянув шею в плечи, а крылья плаща приподнимались на его спине, и под ними вихрилась тьма. Гномка, не поднимая взгляда, подошла к отряду, и машина, тихо скрипя коленями, встала рядом с ней. Илидор не двигался, смотрел на ходовайку исподлобья, и в глазах его сгущалось рыжее сияние, наводящее на мысль о пожарах, хлопанье огромных крыльев и панических воплях.
Он знал, что такое ходовайка. Знал, зачем ей эти длиннющие вибриссы. Машина умела искать воду, и её использовали против слышащих воду драконов, причем с большим успехом: ходовайку придумали гномы Масдулага, славные способностью делать небоевые машины. Если бы её сконструировали в Гимбле, она бы не прожила столько лет и не ожила, нахлебавшись лавы. Илидор помнил скупые истории слышащих воду драконов из Донкернаса о том, как они, окруженные мерзкими пляшущими ходовайками, теряли собственную магию, и о том, как трудно было просто растоптать этих маленьких паршивых похожих на блох машинок, потому что они, сворачиваясь мячиком, с невероятной ловкостью укатывались прямо из-под лап. И с той же ловкостью проникали куда угодно, компактные, юркие, чуткие, мерзкие, способные закатиться в любую щель, подняться на высоту, спуститься в глубины, почуять, разведать, предстать и всё испортить. И вот теперь точно такое маленькое и мерзкое, изрядно потрепанное и утратившее свою ловкость, стоит перед Илидором, потомком изгнанных из подземья драконов, машет вибриссами и думает, будто выглядит дружелюбно.
– Что-то зацепилось за твой башмак, Иган, – дракон не то проговорил, не то прошипел эти слова, чуть наклонив голову и сузив глаза, и казалось, его шея сейчас начнет удлиняться.
Векописица нервно мяла рукав мантии.
– Я, я… Илидор, я не знаю, как его отцепить, и он, он, такой несчастный, он же тут совсем один, мы можем как-нибудь, ну я не знаю…
Илидор перевёл взгляд на Йоринга, и тот едва не отшатнулся: на миг показалось, будто прямо перед ним повисла огромная драконья морда, из ноздрей её вырываются искры и пар, из глаз пышет пламя. Черты лица Илидора вдруг заострились, словно он осунулся после болезни, а глаза, похожие на горсти начищенных монеток, выглядели ледяными. Пылающими, но ледяными. Крылья плаща наполовину развернулись, из-под них выползала темнота, вокруг дракона позёмкой вился пепел, падающие с неба хлопья становились всё крупнее и падали чаще.
– И пусть частица отца-солнца в груди каждого из нас разгорится очищающим пламенем! – завёлся Эблон и потащил из-за спины молот, глядя вверх.
Его голос прозвучал слишком громко в пепельно-грозовой паузе, но Пылюга словно не замечал, что становится между молотом и наковальней.
– Илидор, нужно уходить, – почти через силу вытолкнул из себя Йоринг. – С машиной потом разберемся!
Дракон открыл рот, не то в полуоскале, не то пытаясь что-то сказать, но не издал ни звука, только громко хлопнули крылья, разворачиваясь, и словно в ответ на этот хлопок еще гуще повалил пепел. Теперь каждый ощущал его – липкий, влажный, словно размазанное по коже жирное насекомое.
– Да не убоится каждый, в ком есть свет, принести его в самые темные углы! – чеканил Эблон и медленно кружился вокруг своей оси, держа молот на отлете, жмурясь и мотая головой, но по-прежнему глядя вверх.
Ходовайка переминалась с одной ноги на другую, чуть слышно поскрипывая, смотрела на Илидора тусклым желто-зеленым глазом, пригибала голову, шевелила вибриссами – едва заметно, плавно, примиряюще. Иган стояла, опустив взгляд, Йоринг неуверенно улыбался, остальные гномы переглядывались или с тревогой посматривали вверх, или собирались что-то сказать насчет ходовайки, но не решались вставить словечко, потому как было у них ощущение, что дракон сейчас ринется прямо на них, и тогда тут начнется кочерга знает что.
