Иган легла на землю, покрытую одеялом из серого пепла, и прикрыла глаза. Она полежит совсем немного. Вот только перестанут так страшно гудеть ноги, только появятся силы снова встать и идти… кого-то искать… кого-то слушать, с кем-то разговаривать, делать отметки на картах… может быть, вернется та смешная ходовайка, и её больше не выбросят вон. Иган начала согреваться и только тут поняла, что, оказывается, её руки были замёрзшими. Она не могла вспомнить, кто выбросил смешную ходовайку. Кто-то очень злой и красивый, с золотыми глазами и сильными крыльями.
Вихри серого пепла заметали лежащую на земле гномку, падающие сверху хлопья впитывались в её кожу, одежду и волосы, таяли на ней, растворялись в ней, растворяли в себе.
* * *
Илидор видел зеркала лишь несколько раз за свою жизнь, все они были маленькими, карманными. Однажды ему довелось заполучить зеркало в руки надолго, и у него было достаточно времени, чтобы изучить в нём собственное лицо. В общем, для того Найло и сунул ему зеркальце, когда они ходили по рынку одного из человеческих городов.
– Вот, – сказал тогда эльф. – Просто посмотри в него – и тут же поймешь, отчего на тебя всегда так пялятся.
Илидор смотрел. Это было очень интересно – такое ясное воссоздание облика и возможность разглядеть себя хорошенько. Дракон никогда не думал, что у него такое беспокойное выражение лица. Беспокойное и… воодушевляющее на беспокойство, что ли. Найло тогда закатил глаза и мотнул головой так резко, что на миг показалось – она сорвётся с шеи: «Я пытаюсь сказать, что всё дело в твоих глазах», и на это Илидор лишь рассмеялся: как он должен был это понять, если всю жизнь видит вокруг себя эльфов и драконов, а у многих эльфов и драконов глаза удивительные по человеческим меркам: очень насыщенного, необычного цвета, иногда – с длинным или фигурным зрачком, или с пятнистой радужкой, или с двойным разноцветным ободком вокруг нее.
Зеркало в раме из железного кружева, которое сейчас видел перед собой Илидор, было огромным: в нем наверняка можно разглядеть всё лицо полностью и еще, пожалуй, плечи. Дракон шагнул к зеркалу и мимолётно удивился: откуда оно тут взялось? Потом попробовал вспомнить, где именно «тут», но не сумел, и просто посмотрел туда, в прохладную сияющую гладь, разлитую между коваными кружевами.
Из зеркала на него уставился Йеруш Найло, и Илидор в первый миг едва не отшатнулся от неожиданности.
Лицо эльфа разделено пополам, сверху вниз проходит линия, словно залом на пергаменте, и тень от этого залома падает на правую сторону лица, выделяя каждую едва наметившуюся морщинку и делая глаза уставшими. Точнее, один глаз, правый. Левую сторону лица заливает такой яркий свет, что на нём не видно ничего, а то, что видно, просто нарисовано угольком: второй глаз с очень длинными ресницами, густая бровь, летящая к виску, небольшой аккуратный нос, тонкий яркий рот, впалая щека, острый подбородок.
– Ты почти сделал шаг назад, – с досадой отмечает Йеруш и качает головой. С правой стороны выступает из тени острое ухо, левая закрыта длинными волосами, очень черными, потому что они нарисованы угольком. – Всегда это «почти».
В отражении появляются две ладони: левая в тени, правая измазана угольком. Найло складывает пальцы шалашиком.
– Отступил, но приблизился, убежал, но не добежал, понял, но недопонял. Как думаешь, до чего доведет тебя это вечное «почти», Илидор? Откуда ты взял это «почти», если должно быть, наоборот – слишком? Ведь в тебе всего слишком, Илидор, даже для дракона, ты когда-нибудь думал об этом?
Найло с трудом переводит дыхание, словно готовил эту сбивчивую речь целый месяц, и сказать эти слова было очень важно. Почти сказать.
Илидор делает шаг вперед, кладет ладони на прохладное металлическое кружево рамы, крылья плаща плотно прилегают к его телу. Он не может сейчас посмотреть на Йеруша, потому смотрит себе под ноги, туда, где стена должна соединяться с полом, но под его ногами нет пола, только клубящийся серый пепел. Илидор хочет задать Найло вопросы, он хочет задать целую прорву вопросов, но знает, что проснется от звука собственного голоса, если заговорит, а он не хочет просыпаться, не теперь. Дракон стоит, упершись ладонями в холодную раму зеркала, изо всех сил обхватив себя крыльями, не в силах поднять взгляд на эльфа, и ждет, когда тот добавит к сказанному что-нибудь.
Почти что угодно.
– Вот еще, – говорит Найло. – Прежде тебе не нужны были мои советы. Выпутывайся сам, дракон, я не собираюсь тебе помогать!
– Тогда какой кочерги ты всё время приходишь?! – взрывается Илидор, вскидывает голову и перед тем, как проснуться, успевает увидеть близко-близко бешеные сине-зеленые глаза Йеруша Найло – правый, закрытый тенью, и левый, нарисованный угольком.
Илидор лежит на площади полуразрушенного городка Дарум, лежит на спине, раскинув руки и крылья плаща, а Эблон Пылюга и Палбр Босоног трясут его за плечи.
– Дракон, – приговаривает Пылюга встревоженно, – эй, дракон! Да просыпайся ты, наконец! Вот это нас всех срубило, а! Уже утро наступило, дракон!
Перед внутренним взором Илидора всё еще крутятся кованые кружева рамы, а в ней – расчерченное пополам исступленное лицо Йеруша Найло, потому дракон не сразу открывает глаза. Гномы сидят перед ним с лицами встревоженными и отчего-то виноватыми. Услыхав скрип, Илидор медленно поворачивает голову и понимает, отчего у гномов такие лица: в сторонке покачивается на тонких ногах изрядно помятая ходовайка и примирительно шевелит длинными вибриссами.
* * *
Они сидели на скамеечке перед фонтаном и любовались струями воды. Фонтан был простым, в форме шара, и вода, весело подпрыгивая над его макушкой, с тихим журчанием стекала вниз по гладкому боку, почти невидимая на камне. А они сидели перед фонтаном, держась за руки – воин и воительница в похожих кожаных жилетках и нарукавниках, под которыми виднелись плотные светло-серые рубашки. Волосы их, пегие у женщины и черные – у мужчины были одинаково стянуты в хвост на затылке, и на фонтан они смотрели одинаково, чуть наклонив голову к правому плечу. Даже оружие у них когда-то было похожее – только теперь возле прадеда стоял целый молот, а около прабабушки на лавке лежал обломок без рукояти.
Иган шла к ним почти на цыпочках и, подойдя, замерла в нерешительности.
– Значит, рукоять сохранилась, – произнесла воительница, не оборачиваясь.
Прадедушка погладил ее по руке.
– Я же говорил: рано или поздно ты её получишь. Вечно ты меня не слушаешь, торопыга.
– Это точно, – с удовольствием подтвердила она.
Оба обернулись и смотрели, как Иган обходит скамеечку, а Иган смотрела на них во все глаза. Оба выглядели моложе её самой лет, пожалуй, на десять.
– Ну наконец-то, – с ворчливой нежностью проговорила прабабка. – Наконец-то Свистящий будет выглядеть как надо.
И выжидающе уставилась на векописицу.
– Свистящий – её молот, – добродушно пояснил прадед. – Отдай скорее рукоять этой старой перечнице, она мне уже плешь проела из-за неё!
