Самое лучшее в мире – быть драконом и летать! Даже если всего лишь под потолком большой пещеры в подземьях Такарона… но хорошо бы оказалось, что драконы, которые живут на севере, обитают не под землей!
Как чудно понимать, что прежде все семейства местных драконов жили в подземьях, почти не выбираясь в верхний мир! Такой ли большой бедой было поражение в войне, если благодаря ему драконы оказались под солнцем?
Ведь в том, что они попали в Донкернас, напрямую не виноваты ни война, ни гномы.
– Мы никого не предавали, – краем сознания поймал Илидор голос, слабый, как шорох каменной пыли, и едва не врезался в стену от неожиданности.
Шумно, с грохотом уцепился за выступ, повис на нем, обняв себя крыльями.
– Мы просто хотели жить под солнцем, ведь солнце прекрасно, – добавил шепот, и Илидор сообразил, откуда он может нестись: из какой-то смежной пещеры, а может, из-под давнего обвала.
Где-то там, уже почти превратившиеся в труху, лежат кости дракона, лежат там очень-очень давно, много столетий. И они огромные, они очень, очень большие, просто пугающе здоровенные!
Илидор осторожно пополз по стене в том направлении, откуда ощущал слабый, затухающий зов. Ему послышался смешок.
– Они говорили, рожденные от камня не должны уходить наверх. Глупцы. Не важно, с какой стороны будет камень: сверху или снизу. Такарон никогда не требовал, чтобы его дети не любили ветер и солнце.
Кости, наверное, лежат в толще скалы, кажется, где-то там раньше всё-таки была пещера. Илидор с трудом подполз по стене ближе, чтобы лучше слышать. Несколько раз его лапы срывались с неровностей камня, и вниз с шорохом летела пыль. Хорошо, когда есть четыре конечности и хвост. Крылья возбужденно подрагивали – зачем ты ползаешь по этой ненадежной скале, давай лучше мы развернемся и будем летать! – и лишь усилием воли Илидор прижимал их к телу.
– И что же? Прошло всего несколько сотен лет, и все они сами покинули камень, покинули с позором, спасая свои шкуры. Как давно эти горы не слыхали драконьей поступи…
Илидор наклонил голову, силясь проникнуть всеми чувствами сквозь каменную толщу. Ему очень нужно было побеседовать с драконьими останками. Ему еще никогда не приходилось этого делать, и он понятия не имел, как с ними нужно общаться – лишь знал, что от костей дракона должно оказаться больше толка, чем от призраков гномов и машин. Те могут лишь повторять слова, которые произносили незадолго до смерти, и действия, которые совершали. Драконья связь с камнем прочнее.
– Но это дракончик, – в затухающем голосе прозвучало удивление. – Не эфирный, нет. Не слышащий воду. Не угольный. Маленький дракончик не похож на камень, а похож на солнце. Ты золотой дракончик… Ты ничей.
– Куда ушли угольные драконы? Их еще можно найти? – спросил Илидор.
Голос его прокатился по залу – от волнения он заговорил слишком громко, слишком звонко, и теперь зажмурился, ожидая ответа, но ответа не было. Только едва-едва слышно окончательно рассыпались в труху кости дракона, пролежавшие в пещере за стеной многие сотни лет.
* * *
Илидор вдруг остановился, точно с купола прямо перед ним рухнула стена или машина.
– Там было большое… – начал он и снова замер, прислушиваясь к чему-то такому, что способны слышать одни лишь драконы.
– Сражение? – наконец нарушил молчание Эблон. – Побоище?
Странно, но чем дальше они углублялись в подземья, чем меньше оставалось до Масдулага, тем реже им встречались призраки. С одной стороны, гномы испытывали от этого гигантское облегчение: после Узла Воспоминаний им думалось, что весь путь будет усеян призраками, и это вызывало тревогу. Дракон может сколько угодно повторять, что мертвые безопасны, только… никто не говорит, что они опасны! Но никто не хочет встречаться с призраками, поскольку при виде их сразу начинаешь задаваться печальными вопросами о бренности собственного бытия, а такие вопросы – вовсе не то, что способны обмысливать гномы! Гномы не любят неопределенности и терпеть не могут строить дурацкие догадки, они предпочитают вещи осязаемые и с ясным результатом. Обрабатывать металл и камни, воевать и торговаться, не любить эльфов и воспевать собственную могучесть, попивая пиво – вот самые что ни на есть гномские занятия! А мертвых положено отдавать текучей воде или лаве, чтобы тела не оставались где попало и не смущали живых своими историями, не навевали вопросы без ответов и грустные мысли! Потому как если гном примется всерьез думать эти самые мысли, то и глазом моргнуть не успеет, как сядет на задницу и будет страдать, схватившись за голову, бубнить о бренности сущего, бесполезности собственной жизни и ненужности любых своих поступков – и в самом деле, какая разница, если рано или поздно всё сведется к этому: призрачному, окончательному, бессмысленному! Не понимать таких простых вещей может только дракон, у которого голова устроена не разбери как, и только дракон может намеренно таскаться по таким местам, где мёртвые смущают живых!
Однако, вынуждены были признать гномы, невольные указания призраков были небесполезными, и сейчас, во глубине подземий, они не отказались бы от коро-отенькой встречи с призраком, который рассказал бы что-нибудь обнадеживающее: ну, к примеру, «верной дорогой идете, потомки, бегун не за горами». Не этими самыми словами, конечно же… очень жаль, что призраки не видят живых и не могут давать им ясных указаний.
– Не знаю, побоище или нет, но там погибали гномы, много гномов и в разное время… быть может, еще до войны…
– Тогда зачем они нам? – устало спросил Типло.
Но Илидор, сверкая глазами и подрагивая крыльями плаща, уже нёсся по направлению к отвилке, ходовайка вприпрыжку бежала следом, и оставалось одно: поспешить за ними. Потом маленький отряд долго поднимался по узкому тоннелю, оступаясь на неровностях пола и оскальзываясь на мелких камешках, то и дело задевая бугристые стены плечами и локтями, и наконец они вышли на уступок, а под ними…
– Да грёб я кочергой! – сообщил Хрипач.
…под ними раскинулась гигантская многоярусная пещера. В ней можно было бы поместить целую деревню, а может, не деревню, но уж привратный рынок – точно можно. И, кажется, в прежние времена эту пещеру кто-то грыз: там и сям виднелись давно зарубцевавшиеся следы взрезанной породы, бывшие, видимо, тоннелями, но теперь обвалившиеся, повсюду устроены тропы с не до конца еще истлевшими ограждениями, кое-где внизу – проржавевшие остатки тачек, выломанные руки буровых машин или же то, что можно принять за тачки и руки, глядя на них с такой большой высоты.
– Добытчики резвились, – Палбр сплюнул. – Значит, еще до войны. Тут мы не найдём ничего ин…
– Я же говорил! – продолжал возмущаться Типло. – Я говорил, что нам сюда не надо! На кой мы карабкались по этому тоннелю…
– Не вопи, охрипнешь, – доброжелательно сообщил ему Илидор и зашагал вниз по тропе, сильно размахивая руками и подрагивая крыльями.
Гномы неохотно следовали за ним. Ну почему он такой любопытный, это же просто невозможно! Ничего интересного в этой заброшенной пещере быть не может – ну да, наверняка тут полно призраков, на добыче всегда кто-нибудь гибнет. Хотя в северных подземьях, близ Масдулага, вроде как обитали самые мастеровитые гномы, они даже придумали, как делать проходы с раздвижными дверьми в горах и хранилища, замаскированные под скальные стены, если, конечно, это не байки, но… не важно, всё равно на добыче всегда кто-нибудь гибнет, всё равно тут полно призраков, но это не те призраки, которых они ищут, которые могут рассказать им что-нибудь про бегуна.
