Местонахождение польских военнопленных с весны 1940 г. по осень 1941 г. как ключевой вопрос катынского дела
Существует популярное заблуждение, что вина НКВД за катынское преступление доказывается только немецкими эксгумациями и документами закрытого пакета, и что если поставить их под сомнение, то автоматически сомнительной становится и вина НКВД. На самом деле это не так.
Любой, кто утверждает, что польские военнопленные из трех лагерей
[1000] были расстреляны не НКВД весной 1940 г., а немцами осенью 1941 г., должен доказательно объяснить, где именно они находились все это время.
Официальной советской версией, изложенной в сообщении комиссии Бурденко, было местонахождение военнопленных поляков в «трех лагерях особого назначения, именовавшихся: лагери № 1-ОН, № 2-ОН и № 3-ОН, на расстоянии от 25 до 45 км на запад от Смоленска». При этом почти все сообщение комиссии было основано на совершенно секретной «Справке о результатах предварительного расследования так называемого «катынского дела» наркома госбезопасности В. Н. Меркулова и заместителя наркома внутренних дел С. Н. Круглова, что было весьма примечательным исключением для работы Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков
[1001]. В справке перечислены места дислокации лагерей и указывается, что местонахождение в них польских военнопленных устанавливается «документами Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР». Цитируется рапорт начальника лагеря № 1-ОН лейтенанта государственной безопасности В. М. Ветошникова начальнику УПВИ П. К. Сопруненко об обстоятельствах неудавшейся эвакуации лагеря с «военнопленными поляками».
Однако из массива документов о польских военнопленных, отложившихся в фондах Государственного архива Российской Федерации (фонд УПВИ) и Центрального архива ФСБ, вырисовывается совершенно иная картина, причем совершенно без привлечения документов закрытого пакета.
В апреле 1940 г. большую часть польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей стали направлять небольшими партиями по спискам в распоряжение управлений НКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей. На местах военнопленных принимали работники УНКВД, о чем давали расписку такого вида: «Принято от конвоя заключенных в количестве триста сорок три человека (343)»
[1002]. Количество человек, указанное в таких расписках, совпадает с количеством в имеющихся списках на отправку. Через некоторое время начальник местного УНКВД отчитывался заместителю наркома внутренних дел В. Н. Меркулову совершенно секретной шифрограммой об «исполнении» некоего действия. Например: «№ 13974 Сов. секретно Зам. наркома вну[тренних] дел тов. Меркулову [По] первому наряду исполнен № 343. Токарев»
[1003].
Операция по отправке военнопленных в распоряжение УНКВД продолжалась примерно до 20-х чисел мая (последний список был утвержден 19 мая). Всю оставшуюся от военнопленных корреспонденцию (многие тысячи единиц) и экземпляры учетных дел Особых отделов, оставшиеся в лагерях, было предписано сжечь. С этого момента документальные следы этих польских военнопленных теряются. Судьба как минимум пленников Козельска оставалась загадкой до весны 1943 г., когда немцы устроили публичную эксгумацию катынских могил.
В этой связи стоит заметить, что 26.10.1940 Л. П. Берия подписал приказ № 001365 о награждении работников НКВД СССР, УНКВД Калининской, Смоленской и Харьковской областей за успешное выполнение специальных заданий
[1004]. Одними из первых в списке награжденных месячным окладом были известные московские палачи-расстрельщики — Блохин, Фельдман, Антонов, Яковлев, братья Шигалевы и другие
[1005].
В различного рода внутренних справках УПВ НКВД судьба поляков обрывается весной 1940 г. в виде пометок вроде «учетное дело отправлено в 1-й спецотдел» (а не «переведен в лагерь такой-то» несмотря на то что целью этих справок было прояснение судьбы конкретных персон по запросам родственников)
[1006]. В архивах сохранились письма родственников с просьбой сообщить информацию о пропавших пленниках. На них писали «1-й спецотдел» и оставляли без движения
[1007].
В справках НКВД после мая 1940 г. данные военнопленные либо не фигурируют, либо значатся как переданные из УПВ в распоряжение УНКВД соответствующих областей. В докладной записке заместителя наркома внутренних дел В. В. Чернышева и начальника УПВИ П. К. Сопруненко о наличии военнопленных и интернированных в лагерях НКВД есть подробные сведения обо всех польских военнопленных на 22 июня 1941 г. Поляков из рассматриваемых трех лагерей в ней нет
[1008]. 14 587 военнопленных из трех лагерей появляются в справке Сопруненко «о военнопленных и интернированных военнослужащих быв[шей] польской армии» от июня 1941 г., где они значатся лишь как отправленные «в распоряжение УНКВД в апреле — мае 1940 г.»
[1009]
В справке УПВИ от 03.12.1941 о бывших польских военнопленных, содержавшихся в лагерях НКВД с 1939 по 1941 г., интересующая нас группа появляется с тем же описанием, правда, используется исправленное число: «Отправлено в распоряжение УНКВД в апреле — мае 1940 г. через 1-й спецотдел 15 131 ч[еловек]»
[1010]. Данная справка составлена в связи со встречей 03.12.1941 И. В. Сталина и В. М. Молотова с премьер-министром правительства Польши в изгнании В. Сикорским и командующим польской армией в СССР генералом В. Андерсом. Во время беседы был поднят вопрос о пропавших польских военнопленных. Польских представителей интересовали конкретно пропавшие поляки из трех лагерей. И. В. Сталин утверждал, что отпустили всех поляков, но «может быть, некоторые из них еще до освобождения куда-либо сбежали, например в Манчжурию»
[1011]. Польский премьер-министр передал советской стороне список с примерно 4 тыс. имен пропавших поляков. И. В. Сталин поручил Л. П. Берии проверить его, в результате чего появилась записка Берии № 3105/б от 26.12.1941 с результатами проверки
[1012]:
