Важное место в немецкой популярной литературе занимает вопрос о характере войны нацистской Германии против Советского Союза. Авторы всех без исключения публикаций указывают, что со стороны Третьего рейха эта война носила расово-идеологический, биологический (Жоан Шапуто)
[1256] характер, была войной против еврейско-большевистского врага, войной на уничтожение. Она, «несомненно, являлась главной войной Гитлера», планировалась как грабительский и крестовый поход и создала возможность для Холокоста (Эльке Фрёлих)
[1257].
Война против Советского Союза принципиально отличалась от всех прежних кампаний, хотя неописуемая жестокость немцев во время оккупации ими Польши с сентября 1939 г. давала первое ощущение низвержения в безграничную бесчеловечность, отличающую кампанию против Советского Союза, который, как считали национал-социалисты, был питательной почвой «еврейского большевизма». «Для этого был необходим Гитлер, — пишет британский исследователь Йен Кершоу, — он содействовал этому варварству, он давал полномочия на него, был его движущей силой и его радикальным представителем, хотя и не являлся первопричиной»
[1258]. В Восточной Европе «жестокость, черствость и открытое пренебрежение человеческой жизнью выходили за рамки всех представлений. Там боевые действия были частью расовой войны, которая непосредственно вытекала из намерения нацистского руководства Германии связать завоевание с расовыми чистками в колониальном стиле. Эта комбинация привела к аду на земле, не только для сражающихся войск, но и для гражданского населения, и она была в основном продуктом идеологии. Ведь в первую очередь ею определялось, кто должен жить, а кто — нет»
[1259].
В изданиях учреждений гражданского образования указывается, что планирование нацистским руководством экономической эксплуатации «восточного пространства» исходило не только из идеологических, но и из прагматических соображений: 1) огромные расстояния осложняли снабжение войск из Германии; 2) поддерживать лояльность немцев нацистскому режиму приходилось в условиях нехватки сырья и продовольствия; 3) масштабные реквизиции возможны только при несоблюдении норм международного права; 4) немецкая «Индия» должна обеспечить грядущую победу Рейха над США и Англией. Исходя из этого экономический штаб «Восток» заблаговременно планировал проведение политики голода на оккупированной территории. В «Принципах экономической эксплуатации» от 2 мая 1941 г. говорилось: «1) Войну можно вести дальше, только если весь вермахт на третьем году войны будет питаться за счет России. 2) При этом десятки миллионов человек, несомненно, будут голодать, когда мы возьмем из этой страны все, что нам нужно». Часть населения, спасаясь от голода, должна была эмигрировать из областей сельскохозяйственного производства на восток. Г. Гиммлер заявил на совещании в Вевельсбурге: «Целью похода в Россию является децимация славянского населения на 30 млн человек». Заранее планировалась и массовая гибель от голода советских военнопленных
[1260].
Оценки войны Германии против СССР как запланированного преступления подтверждаются указаниями на конкретные документы и их цитированием. Например, Райнер Шмидт приводит выступление А. Гитлера перед генералами 30 марта 1941 г., в котором нацистский вождь сообщил, что война против СССР будет отличаться от войны на Западе, будет «войной мировоззрений» с целью уничтожения большевизма и его физических носителей — «большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции»
[1261].
В силу особенностей эволюции немецкой исторической памяти зарубежные авторы акцентируют внимание на криминальной роли вермахта. Так, Й. Кершоу отмечает, что «руководство вермахта было соучастником убийства советских политических комиссаров и преступлений против мирного населения. Крайнее варварство быстро стало отличительной чертой поведения немецких солдат»
[1262]. Роль вермахта как активного соучастника нацистских преступлений раскрывается в изданиях центров гражданского образования путем цитирования и интерпретации широко известных документов, изданных военным и политическим руководством Германии накануне вторжения и в первые месяцы после него:
• «Директивы об особых областях» от 13 марта 1941 г., которая предоставляла СС особые полномочия в армейском тылу;
• «Соглашения Вагнера — Гейдриха» от 28 апреля 1941 г., дававшего оперативным группам полиции безопасности и СД право на самостоятельные действия в войсковом тылу;
• приказа генерал-фельдмаршала В. Кейтеля «Об особой подсудности в районе операции “Барбаросса” и особых мероприятиях войск» от 13 мая 1941 г., предусматривавшего рассмотрение преступлений гражданского населения против вермахта войсковыми командирами, «безжалостное уничтожение» партизан, ликвидацию «подозрительных элементов» по приказу офицера, «коллективные насильственные мероприятия» против целых населенных пунктов;
• «Приказа о комиссарах» от 6 июня 1941 г. о немедленном расстреле политработников Красной Армии по приказу офицера
[1263];
• приказа генерал-фельдмаршала В. фон Райхенау «О поведении войск в Восточном пространстве» от 10 октября 1941 г., который настраивал военнослужащих на безжалостное искоренение «еврейско-большевистской интеллигенции»
[1264].
Немецкий историк Ульрих Герберт напоминает, что на совещании 30 марта 1941 г. А. Гитлер проинформировал генералитет об одной из целей войны против Советского Союза — уничтожении большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции без привлечения военно-судебных инстанций. Это не вызвало никаких возражений. Более того, генералитет «был воодушевлен» расово-мировоззренческим характером будущей войны
[1265]. Р. Шмидт цитирует первый июньский выпуск «Информации для войск»: «Что такое большевики, знает каждый, кто однажды бросил взгляд в лицо красного комиссара. Здесь больше не нужны теоретические выкладки. Было бы оскорбительным для животных называть животными этих людей, принадлежащих большей частью еврейской культуре. Они воплощают адскую, бессмысленную ненависть ко всему человечеству. В лице этих комиссаров мы видим восстание недочеловека против благородной крови»
[1266]. В популярной литературе отмечается, что робкие попытки генералов, таких как В. фон Браухич и Ф. Гальдер, смягчить противоправные драконовские приказы Гитлера объясняются не принципиальным несогласием, а опасениями за воинскую дисциплину
[1267].
