Об уголовной ответственности по ст. 89 УК УССР за дачу заведомо ложных показаний предупрежден — Шпиталь.
До 1939 года я проживал в селе Стрильбичи Старо-Самборского района Дрогобычской области, а после освобождения Западной Украины уехал в оккупированную гитлеровцами Польшу, где проживал в Кракове и Перемышле
[1663] и работал на разных работах.
В феврале — марте 1940 г[ода] я переехал в город Криницу и устроился в немецком отряде, так называемом «Арбайтединст» — рабочей службы. В этом отряде находились люди исключительно украинской национальности, причем большинство из них состояло в ОУН и только некоторые, как, например я, не состояли в ОУН. В течение пяти-шести месяцев я вместе с остальными проходил в этом отряде воинскую строевую подготовку. Из Криницы в конце июля или в начале августа 1940 года я и многие другие были направлены в Краков, а оттуда в местечко Сталева Воля
[1664] в отряд «веркшуц»
[1665] (отряд по охране заводов). Там мы охраняли военные заводы.
В Сталевой Воле я был вовлечен в оуновскую организацию и в марте 1941 года направлен в Бранденбург (Германия) в разведывательно-диверсионную школу. В этой школе таких, как я, оуновцев, было более 100 человек. В Бранденбурге в школе через некоторое время нам было объявлено, что в городе Нойгаммер (Германия) формируется украинский легион, который явится зародышем будущей украинской националистической армии, которая в скором времени вместе с гитлеровцами будет освобождать Украину. Об этом нам сообщил начальник школы, немец, владеющий украинским языком, фамилии которого никто из нас не знал. Кроме того, цель образования этого легиона нам разъяснял поручик Босий, обучавшийся вместе с нами в школе, который перед тем ездил туда, в Нойгаммер. Вместе с Босим отобранная часть курсантов школы была направлена в этот легион, в Нойгаммер. Оставшаяся часть курсантов школы также хотела идти в легион, однако нам (так как и я был в числе остальных) было разъяснено, что легион формируется для одного задания, а у нас другое задание. Потом нам стало известно, что туда, в Нойгаммер, в легион, направляются люди из Криницы, Сталевой Воли и других мест, где сосредотачивались украинские националисты.
По окончании школы, примерно числа 10 июня 1941 года меня в составе группы из 6 человек перебросили через границу в районе Славского района на территорию Советского Союза с заданием совершать диверсионные акты. Однако указанного задания мы не выполнили из-за отсутствия связей на территории СССР, и, кроме того, вскоре начались военные действия, приблизился фронт.
Во Львов я пришел на второй или третий день после занятия его немцами. Там на улице Пидвальной, что рядом с Русской улицей, я встретил своего знакомого по школе в Бранденбурге, который был направлен в Нойгаммер в легион — Швеца, который был одет в немецкую солдатскую форму, но с отличительными знаками легиона, а именно сине-желтыми ленточками на погонах и трезубом на груди. Швец стоял около здания, где расположилась часть легиона, на посту. К нам подошел второй мой знакомый по Сталевой Воле из отряда «веркшуц» — Антон Шкитак, также направленный в Нойгаммер.
В разговоре мы рассказали друг другу о своей жизни за последнее время. Они сказали мне, что их легион первым вошел во Львов. Шкитак сказал, что здесь они охраняют штаб своего легиона и тут же, указывая на проходившего рядом немецкого офицера, сказал, что это Шухевич — идейный руководитель их легиона. В беседе я выяснил, что в легионе много моих знакомых. Шкитак сказал мне, что он в составе группы едет в Великие Мосты Львовской области, в распоряжение одного из главарей оуновцев — Дмитрия Грицая
[1666] для ликвидации польского населения. На мой вопрос, почему именно они должны ехать туда для выполнения такого задания, Шкитак ответил, что штатским не следует все знать, а он принимал немецкую присягу. После этого я связался с одним знакомым мне видным оуновцем Маевским, и тот направил меня в группу по охране главаря националистов, возглавлявшего в ОУН службу безопасности, — Лебедя. Его будущая резиденция находилась в здании по улице Мохнацкого (ныне ул[ица] Драгоманова).
Лебедя я знал уже давно. Туда, в здание к нему я явился 2 или 3 июля 1941 года. Принимая меня, Лебедь сказал, что, неся службу у него, я должен быть глухой, слепой и немой. Вместе со мной в охране было еще три человека. Мы разместились в левом флигеле первого этажа здания и занимались его уборкой и подготовкой для размещения служивших у Лебедя оуновцев, так как это здание, в котором ранее размещалось учреждение, было разгромлено и полупустое. Сам Лебедь там еще не размещался, а приезжал лишь периодически. В подвале этого здания находились арестованные, говорившие на польском языке, которых ночью по одному выводили во двор этого же здания, окруженный глухими стенами других домов, и там расстреливали. Выстрелы производились из мелкокалиберной винтовки для того, чтобы они были не очень слышны. На место расстрелянных ночью привозились другие арестованные.
Арестованных привозили на грузовых автомашинах и расстреливали немцы и люди, одетые в немецкую форму и говорящие на украинском языке. Все это я видел из окон той комнаты на первом этаже, в которой мы размещались. Были случаи, когда лежавших уже во дворе людей освещали электрофонарями и добивали выстрелами из пистолетов также небольшого калибра.
В последнюю ночь несколько человек из числа арестованных были выброшены из окон 3-го этажа во двор на бетонное покрытие. В течение этих дней я почти неотлучно находился в этом здании и выходил лишь для того, чтобы поесть. 7 июля 1941 года, в день религиозного праздника Ивана Купалы, я из города Львова ушел.
Хочу дополнить следующим: находясь во Львове, я встретил в здании на улице Пидвальной, где размещался провод ОУН, своего знакомого Владимира Дейгакивского, который в разговоре сказал мне, что оуновцы подготовили специальные списки видных поляков и евреев, которые должны быть расстреляны в момент прихода немецких войск во Львов. В списки эти включались поляки и евреи, враждебные немцам и украинским националистам.
