– Виноват, ваше благородие, устраню тотчас же, – рявкнул тот по-уставному и, нахмурив брови, продолжил таращиться своими выпученными глазами поверх офицерской треуголки.
Подпоручик хотел было уже перейти к следующему ряду, как вдруг в его глазках мелькнула искра удивления, и он с какой-то злой радостью потянулся к штуцеру унтера.
– Это что за винтовальная фузея у тебя такая, сержант? Что за балаган тут вообще с оружием происходит? Мало того, что вы офицерскую шпагу на себе таскаете, так ещё и с неположенным ружьём сюда, в общий строй встали!
Штуцер в его руках блестел дорогой бронзовой и латунной отделкой деталей, а само оружие было идеально вычищено и смазано.
– Получите для себя обычную фузею, а штуцер я с собой забираю, – подпоручик с нескрываемым восторгом гладил ложе дорогого оружия.
– Никак нет, ваше благородие, – неожиданно рявкнул Лёшка.
– Что-о?! – в крайнем удивлении протянул подпоручик, совершенно не ожидавший отказа, и уставился своими выпученными глазками на юношу.
– Командиром полка полковником Колюбакиным предписано мне и далее владеть сим винтовальным штуцером и вести из него непрерывное обучение точной стрельбе, давая затем отчёт его высокоблагородию лично! – проорал по-уставному Лёшка и протянул руку за своим оружием.
Мыслительный процесс у Медведева занял весьма продолжительное время, было видно, как ему не хотелось выпускать из рук такое дорогое и редкое оружие, наконец, он, как видно, себя пересилил и протянул его обратно унтер-офицеру.
– Чистить ствол нужно лучше, сержант, и смазывать как следует, а не абы как, – и, мотнув недовольно головой, он перешёл к следующей шеренге.
Потянулась рутинная солдатская служба, состоявшая из обязательной шагистики и муштры, овладения приёмами штыкового боя, быстрой зарядки оружия, караулов и разных лагерных работ. Всё это Лёшка проходил наравне со всеми солдатами в своей полуроте.
Рота в их пехотном полку состояла из четырёх плутонгов, или же взводов, если перевести всё на язык XXI века. В каждом плутонге было примерно по 35 рядовых при двух капралах. В самой же роте было от 140 до 160 рядовых, десять унтер-офицеров и по четыре обер-офицера. Высший обер-офицерский чин командира роты, как правило, занимал поручик или же капитан. Заместитель командира роты, соответственно, был в чине подпоручика или поручика, а уж полуротами командовали прапорщики.
Следующей, более высокой ступенькой в войсковой иерархии от роты и далее был батальон, в Апшеронском и многих других пехотных полках таких батальонов по штату было два. В каждый из них входило по шесть рот, первая из которых называлась гренадёрской. Туда отбирались наиболее рослые и физически крепкие люди, и их форма отличалась от прочих. Помимо гренадёрской в батальоне было ещё пять мушкетёрских рот. Батальонами обычно командовали майоры, но случалось, что и подполковники.
Два батальона с их двенадцатью ротами как раз-то и составляли пехотный полк. В полку помимо этих рот были приписанные полевые орудия с их прислугой и егерская команда. В каждом полку была большая тыловая служба во главе с полковым интендантом, заведовавшим помимо снабжения подразделений боеприпасами, амуницией и продовольствием ещё и лекарским, ремонтным и финансовым делом.
Всего по штату в полку было более двух тысяч строевых солдат, несущих основную службу, и около двух сотен нестроевых, предназначением которых было обеспечивать полк всем необходимым, дабы не отвлекать его от выполнения своих основных задач. Правда, в боевых действиях солдат участвовало гораздо меньше. Как правило, одна рота от батальона оставалась в местах постоянной дислокации полка, с больными, увечными, солдатскими семьями и со всем основным имуществом. Подтачивали действующую армию боевые и особенно санитарные потери. Ведь при большой скученности народа такую болезнь, как дизентерию, и прочие недуги никто в это время не отменял.
Русская императорская армия комплектовалась на основе постоянных рекрутских наборов, поставляли в неё в основном вчерашних крестьян. После первоначального обучения в рекрутских командах рекрут попадал в свой полк, который теперь становился для молодого солдата его родным домом на всю оставшуюся жизнь, ведь служба у солдат в XVIII веке была пожизненной. Только в 1793 году по указу императрицы Екатерины II её ограничили 25 годами.
Новобранец принимал присягу, которая навсегда отделяла его от прежней крестьянской жизни. Он получал из государевой казны шляпу-треуголку, кафтан, плащ-епанчу из плотного сукна, камзол со штанами, галстук, сапоги, поясной ремень и патронную сумку, ранец, башмаки, чулки, исподние рубахи и портки, после чего начиналось его долгое обучение для строевой службы в полку. «Полковничья инструкция конного полка 1776 года» предписывала учить рядовых «чистить и вохрить штаны, перчатки, перевязь и портупею, связывать шляпу, наложить на неё каштет и обуть сапоги, положить на них шпоры, привить косу, надеть мундир, а потом стоять в требуемой солдатской фигуре, ходить прямо и маршировать… и когда он во всём этом обвыкнется, только тогда начать обучать его ружейным приёмам, конной и пешей экзерции». Требовалось много времени, чтобы научить вчерашнего простолюдина-крестьянина держать себя прямо, молодцевато и как положено по уставу – «чтобы крестьянская подлая привычка, уклонка, ужимки, чесание при разговоре совсем у него были бы истреблены».
По пропитанию у Алексея всё решилось как-то быстро и обыденно. Вечером первых суток службы к нему подошёл пожилой капрал Савельич из его полуроты и предложил отобедать в его артели.
– Ежели, конечно, портупей-юнкеру Алексею Петровичу не зазорно будет с солдатами из одного котла кашу есть, – и он покрутил свои пышные пшеничные усы.
– С удовольствием, Савельич, спасибо за приглашение, – улыбнулся Лёшка и пошёл за пожилым солдатом к его команде.
На костровой площадке уже сидело множество солдатских артелей. Кто-то из них уже успел приготовить себе еду, и теперь, сидя тесным кружком, служилые молча поглощали содержимое артельных котлов. Кто-то ещё варил на костерке простую солдатскую пищу, а его товарищи сидели и, ожидая дежурного кострового, вели между собой неспешные беседы.
– Подсаживайтесь, господин старший сержант, – предложил рябой и конопатый рядовой, сдвигаясь со своей войлочной подстилки на землю.
– Да ладно, вдвоём уместимся, – кивнул Алексей и занял одну из половин.
Савельич одобрительно крякнул и улыбнулся.
– Вот это по-нашенски, по-людски. Стало быть, представлю я тут всю свойскую артель. Вот этого рябого, с которым вы туточки рядом сидите, значится, Архипом зовут, там дальше у нас два Ивана сидят, только один белый – Ваня Кудряш, а другой чёрный из них, по цвету волос, ну и вообще, так-то я как бы сам Ваней буду. Потом, дальше по кругу, сидят Потап, Игнат, Осип и вот дядька Кузьма, он самый старый туточки у нас. Ещё со шведом о сорок втором годе он воевал, как раз тогда, когда Елизавета Петровна на престол заступила, он в рекруты попал, и вот всё никак не хочет теперь в нестроевые переходить. Вишь ли, ему тут антиреснее с нами быть, чем в этом скучном обозе. Раньше-то нас тут десять в артели было, но при Рябой Могиле Захарку убило, вот и стало с того на одного меньше, – и при упоминании покойника все истово перекрестились. – Тимоха, ну что у тебя там, готово, что ли? Всё обсчество уже здесь собралось, одного только тебя вот с котлом нам теперяча не хватает! – крикнул он костровому, помешивающему варево.
