– Сейчас, Иван Савельич, снимаю уже, доставайте все свои ложки, – крикнул в ответ Тимофей и поставил посредине солдатского круга большой медный котёл.
Ни один из присутствующих не сдвинулся с места, выжидающе поглядывая на Савельича с Лёшкой.
– У нас принято, что старший по чину с котла пробу снимает, – с улыбкой обратился к юноше капрал. – Начинайте с Богом, господин сержант.
– Дэк, тут мне люди в отцы вон годятся, – кивнул тот в ответ на Кузьму. Но понимая, что всё общество ждёт, тянуть и манерничать не стал, а степенно перекрестился и, зачерпнув первую ложку, подув на нее, отправил осторожно в рот. Эх, и хороша была солдатская каша! Вроде бы и сготовлена она была совершенно просто: дроблёная крупа, разваренная с мясом и сдобренная потом солью и салом – вот и весь её рецепт. Но на свежем воздухе у костра, да ещё со ржаным сухарём вприкуску есть её, голубушку, после дневных солдатских трудов было сейчас одно удовольствие. Как-то незаметно ложка достала дна, а затем и вовсе заскрябала по нему.
– Ну вот и славно, – вздохнул Савельич, – ежели вы не против, так у нас тут Ваньки доскребут посудину, им же потом и чистить да мыть её.
Всё тут было просто да естественно и уже распределено своим устоявшимся годами порядком, и Алексей теперь только лишь принимал всё это так, как оно уже было.
Приходя в свою роту, вчерашние мужички-общинники включались в абсолютно привычную для них форму социальной организации – солдатскую артель. В ней должно было быть не менее восьми человек, и старшим обычно был самый опытный из солдат или из унтер-офицеров. При отсутствии общей совершенно развитой системы снабжения в армии русские солдаты приспособились обеспечивать себя сами всем тем, что им и было нужно для своей жизни. На общие артельные деньги ими закупался дополнительный провиант, сукно или кожа. Умельцы чинили амуницию и обувь, шили мундиры или рубахи, а самые расторопные на долгих постоях даже порою нанимались на заработки. Деньги из солдатского жалованья, заработков, трофейных и наградных отчислялись потом в общую артельную кассу, во главе которой служивые сами назначали степенного и авторитетного «расходчика» или же ротного старосту. Такое, понятное всем внутреннее устройство делало русскую армию социально и национально однородной и привычной каждому, кто в ней проходил службу. Это постоянное чувство связи в бою со своими товарищами обеспечивало взаимную выручку и поддерживало боевой дух русского солдата.
С первых дней службы рекруту-новобранцу внушали, что он уже теперь – «не крестьянин, а солдат, который именем и чином своим от всех его прежних званий преимущественен, отличается от них неоспоримо честью и славою, так как он не щадя своей жизни, обеспечивает своих сограждан, обороняет отечество и тем заслуживает признательность и милость государя, благодарность земляков и молитвы чинов духовных». Вчерашний пахарь-простолюдин, оторванный от своего маленького мирка и повидавший в походах дальние края и другую жизнь, теперь в солдатах навсегда порывал со своей прежней жизнью и уже никогда не ощущал себя крестьянином. Теперь он был государев человек!
Рекрутам рассказывали историю их полка, его славный путь с упоминанием всех тех сражений, войн и походов, в котором он принимал участие. Пересказывались имена полководцев и имена прославленных героев, которые своей службой из вчерашних «подлых мужиков» смогли дослужиться до всеми уважаемых старших унтеров, а порою даже до самих господ обер-офицеров. В царствование Петра I, всего лишь полвека назад, таким вот образом «вышли в люди» более четверти пехотных офицеров, особенно из гвардейских полков.
За доблестную службу предусматривалось повышение окладов, награждение медалью или же производство в унтер-офицеры. Нередко после больших баталий солдаты получали из казны особые премиальные выплаты.
Служащему причиталось жалование, оно было разным и зависело от рода войск. Рядовому пехотного полка было положено примерно 12 рублей в год, унтер-офицеры получали примерно в полтора, а то и в два раза больше. Правда, этих денег солдаты практически не видели: что-то уходило у них за долги или в руки маркитантов, а что-то в артельную кассу. Нередко случалось, что присваивались они нечистым на руку начальством.
Глава 11. Егерская наука
После традиционного утреннего построения роты капитаном с проверкой всего личного состава, которое при нём прошло быстро и по-деловому, всех обер-офицеров и старших унтеров Смоляков пригласил в свой командирский шатёр.
– Господа, турки снова зашевелились, – пересказывал сведения, полученные в штабе полка, командир. – Наши драгунские и казачьи разъезды доложились, что великий визирь султана Иваззаде Халил-паша, командующий огромным войском, вчера начал переправу на сотнях судах через Дунай. Если он потом совершит марш к Кагулу, где стоят те отряды османов, что остались у них на левом берегу после поражения при Ларге и Рябой Могиле, то его армия может составить более чем 150 тысяч человек. Мы же пока стоим и ждём прибытия обозов, без них вести войну невозможно, потому как продовольствия и боевого припаса у нас после недавних баталий осталось очень и очень мало.
С обозами же тоже всё не просто. По левую сторону озера Ялпух расположились станом около 80 тысяч татар. Если только они перейдут реку Сальчу и потом атакуют наши обозы, то положение нашей армии может стать критическим. В таком случае мы можем оказаться как бы между молотом и наковальней промеж армий визиря и татар, да ещё и без продуктового провианта и боевого припаса. Что решит командующий Пётр Александрович, мне, конечно, неведомо, но, зная его светлость графа Румянцева, я уверен, что он будет действовать решительно и врага у себя ждать не станет. Поэтому готовьте солдат к предстоящим баталиям. Проверьте, сколько у нас всего ротного провианта, боевого припаса и всего прочего. Солдат я приказываю пустой муштрой не гонять, только лишь для отработки приёмов штыкового боя и ружейной стрельбы. Вы что-то хотели сказать? – и капитан поглядел на переминающегося с ноги на ногу Медведева.
– Да как же без строевых приёмов-то быть, господин капитан? – проворчал недовольно подпоручик. – Только лишь одна муштра да палки держат в повиновении и при уставе эту подлую натуру рядового. Эдак тогда и вовсе солдаты обленятся ведь у нас!
– Ничего, Олег Никитич, не обленятся, – покачал головой Смоляков. – Им же вот-вот предстоит в большое дело идти. И так ведь порцион на этой неделе снизили, пока к нам провиантского подвоза из тыла нет. Пусть уж лучше они полезным делом занимаются, чем впустую свои силы тратят. Вот как только вернёмся на зимние квартиры и уже там надолго постоем встанем, так сразу же и наверстаем все навыки шагистики, это уже дабы при том долгом отдыхе никто у нас дурью чтобы не маялся. Обер-офицеры, вы пока тут задержитесь, а остальные могут идти по своим местам. Да, и тебе, Алексей, – обратился к нему ротный, – предписано найти нашу егерскую команду и до воскресенья обучаться у них. Найдёшь там подпоручика Куницына Фёдора Семёновича, командира егерей, он возле пушкарей со своими стрелками расположился, вот и доложишься ему. Он про тебя уже сам всё знает. Ну всё, ступай, с Богом, – и Лёшка пошёл разыскивать полковую егерскую команду.
