– Отставить, Тимофей! – рявкнул Лёшка.
– Остынь, Тимоха! – крикнул ему Карпыч, но солдата было уже не унять. Ещё секунда, другая и он бы действительно переколол всех трёх пленных.
Кулак пронёсся над головой инстинктивно присевшего Алексея, сбивая с него шляпу. Вот ещё один удар разъярённого солдата, пытавшегося ударить своего сержанта с размаха. Лёшка перехватил его бьющую правую руку своей левой, одновременно пробивая ему коленом «по причиндалам», и, выбив фузею, бросил через плечо на землю. Тимоха согнулся и взвыл.
– Ай-ай-ай! – закатил глаза здоровяк. – Зашем на свой зембилджи (унтер-офицер) кидаться? – и зацокал языком.
– По-русски, значит, разумеешь? – зло прищурился Лёшка. – Так знай, ещё слово без моего разрешения вякнешь, я тебя тут же, на этом вот самом месте лично пристрелю! – и сплюнул на землю.
– Всё, успокоился? – и он навис над лежащим мушкетёром.
– Да-а – протянул со стоном Тимоха.
– Тогда потихоньку вставай, давай, и на пятках потом попрыгай как следует, помогает, я сам это по себе знаю.
– Помоги ему, Макарыч! – и капрал егерь согласно кивнул головой.
«Во-от, один раз неслуху по яйцам дал и сразу же авторитет появился», – зо злой усмешкой подумал про себя Лёшка.
– Карпыч, ты уже перезарядился, я гляжу, тогда страхуй, приглядывай вот эту парочку! – и он демонстративно взведя курок на штуцере, вплотную подошёл к здоровяку. – Ну а теперь говори, кто ты такой и для чего я должен оставить тебя сейчас в живых? – и глубоко взглянул ему в разом забегавшие от страха глазки.
– Меня убить нет! – замотал тот головой и ударил себя в грудь, – Большой бакшиш – деньга тебе дадут. Я чорбаджи оджака (командир полка янычар) Исмаил. Он мой байракдар (знаменосец), – и полковник кивнул на лежащего у знамени убитого. – Он – чорваджи-баши (командир орты – роты), – и кивнул на сидящего неподалёку и постанывающего раненого.
– Будете вести себя тихо – будете жить! – твёрдо заверил османского полковника Лёшка. – Давай сюда руку! – и Егоров подошёл к раненому. Тот с испугом вжался в землю, ожидая удара от русского. – Переведи ему, что я ему только руку забинтую, чтобы он тут совсем кровью не истёк, – кивнул Лёшка здоровяку. И тот, удивленный, быстро залопотал по своему раненому:
– Ona Ali'nin elini ver, sana bağlayacak, böylece kanamayın (Давай ему руку, Али, он тебе её завяжет, чтобы ты кровью не изошёл. – тур.).
Раненый только испуганно затряс головой – чего ещё можно было ожидать от этих страшных неверных, только одну лишь смерть или мучения.
– Ali'ye elini buraya ver – ben bağlayacağım. Komutanınız size dokunmayacağımızı söyledi. Ve komutanınızı dinlemelisiniz! (Дай руку сюда, Али, – перевяжу. Тебе же твой командир сказал, что мы тебя не тронем. А своего командира нужно слушать! – тур.), – внятно и отчётливо (спасибо преподавателям кафедры иностранных языков родного Рязанского) довёл свою мысль Алексей до раненого и начал перевязку раны пленному.
– Карпыч, а ты пока обыщи их всех. Не хватало ещё, чтобы они кого-нибудь спрятанным под халатом кинжалом потом пырнули!
Через час четвёрка егерей и охотников, конвоируя пленных, при распущенном красном янычарском знамени с изображённым на нём зульфикаром – мечом с раздвоенными клинками, предстала перед командиром Апшеронского пехотного полка.
– Ваше высокоблагородие, ваше приказание выполнено, адъютант его светлости графа Брюса с донесением сопровождён в штаб командующего и обратно! Принимали участие в отбитии атаки янычарского корпуса на наше центральное каре. Нами захвачено полковое знамя противника, сам командир полкового оджака янычар Исмаил, его офицер и свита. Наши потери – рядовой Степанов Архип, погиб смертию храбрых на поле боя, – и Лёшка вздохнул, закончив доклад.
– Молодец, Егоров, далеко пойдёшь, – радостно улыбнулся своему портупей-юнкеру полковник Колюбакин. – Адъютант графа уже доложил ему о ваших геройских деяниях на поле брани, и как вы его там, на поле боя, не щадя своей жизни спасли. А ты ещё потом умудрился у этих самых янычар их полковое знамя отбить, да ещё и с самим командиром в придачу?! Лихо, лихо, сержант! Будете отмечены в приказе по полку! А теперь оправляйтесь по своим командам и приводите себя в порядок, а то вон весь мундир в крови. Мы пока ждём дальнейших распоряжений командующего.
Усталость солдат Румянцева, бывших на ногах со вчерашнего вечера, не позволила русской пехоте продолжить преследование в день сражения далее четырёх вёрст, после чего преследование бегущего неприятеля продолжалось уже кавалерией. По окончании сражения Румянцев занял позиции позади бывшего османского лагеря. Однако вскоре преследование турок продолжилось, но на этот раз оно проходило вне поля сражения. Для выполнения этой задачи в долине Кагула Румянцевым была выделена дивизия Бауэра с семью гренадерскими и одним егерским батальонами, сводным карабинерным и двумя гусарскими полками, казаками и двадцатью шестью орудиями. 22 июля преследователи заняли старый османский лагерь, расположенный в двадцати верстах от места генерального сражения. На следующий день русские части достигли местечка Картала, где на переправе через широкий Дунай были застигнуты остатки войска великого визиря. На левом берегу в это время царил полный беспорядок, Бауэр оценил ситуацию и принял решение атаковать турок немедленно, прямо с марша. В центре шло русское пехотное каре, а на его флангах двигались кавалерийские части. У этой переправы разгром турецкой армии Халил-паши был завершён. Русскими был захвачен весь находившийся у реки обоз, артиллерийская батарея из тридцати орудий и более тысячи пленных солдат и офицеров неприятеля. Множество турок было убито или утонуло в Дунае.
Армия крымского хана вмешаться ни в одно из сражений не успела. Она отступила к Измаилу, а затем и далее, к Аккерману. В сторону Измаила выступила дивизия генерала Репнина, усиленная подразделениями под командованием Потёмкина. 26 июля Измаил был ими взят, после чего русские части двинулись дальше, последовательно захватывая все оставшиеся в распоряжении турок опорные пункты на левом берегу Дуная.
Русские трофеи при Кагуле составили: шестьдесят знамён, сто сорок шесть орудий с принадлежностями, весь огромный турецкий обоз и лагерь со всем его имуществом. Потери турок были велики. Только на поле перед ретраншементом было собрано их более трёх тысяч. На пути отступления на расстоянии семи вёрст лежали груды тел. По самым скромным подсчётам турки потеряли более двадцати тысяч убитыми, множество их утонуло при бегстве в озере Кагул и на Дунае. Наш урон убитыми и раненными не превышал тысячи человек.
Успех Румянцева вызвал восхищение современников. Русская императрица Екатерина II в своём рескрипте отметила: «Одно ваше слово “Стой!” проложило путь новой славе, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтобы в каком-либо народе, теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный однажды каре ввиду неприятеля и чтобы ещё в тот же час, идучи вперёд, имел он участие в победе».
