Пятый и шестой дома встречали егерей таким же молчанием, как и прежние. Левая команда опередила немного своих соседей, и в дверь избы шагнул самый молодой из солдат – Репкин.
– А-а-а! – раздался его резкий крик, а затем какое-то бульканье.
– Тревога! – крикнул Карпыч, и один за другим около дома захлопали выстрелы.
От домов в сторону резервной шестёрки и Лёшки с Матвеем отбегали обе команды, и то один, то другой из них, чуть отстав, разворачивался и стрелял в толпу преследовавших их турок из без малого трёх десятков человек. А от калитки того дома, где напоролся на засаду Ефим Репкин, отдавал громкие команды высокий турок в красной феске с кисточкой.
– Егор, сними старшего! – крикнул своему снайперу Лёшка и рявкнул резерву: – Штыки примкнуть! Все в линию, целься!
Бах! – хлопнул штуцер Егора, и турецкий командир, откинувшись назад, сполз по забору на землю.
Толпа егерей проскочила за спины восьми товарищей, разворачиваясь там и защёлкивая на фузеях штыки.
– Огонь! – скомандовал Лёшка, выцеливая турецкого унтера, бегущего чуть сзади и подбадривающего своих солдат гортанными криками.
Бабах! – одновременно хлопнул фузейный залп, и в набегающую толпу ударило семь пуль. Лёшка, резко закинул штуцер за спину и, выхватив пистолеты, разрядил и их, отступая под защиту штыков.
Только что храбрые, турки, оставшиеся без командиров и потеряв убитыми и ранеными восьмерых товарищей, загомонили и начали потихоньку пятиться назад. Духу идти в рукопашную с этими людьми в зелёном им не хватило.
– Заряжай! – скомандовал Лёшка, сам стаскивая штуцер со спины и откусывая кончик патрона.
Все три десятка егерей сейчас слаженно делали то же самое, следя лишь глазами за отступающим от них врагом. Кто-то сам вытащил Лёшкины пистолеты, перезарядив и их. Через пару минут плутонг был снова готов к стрелковому бою, в строю был тридцать один человек, не хватало только Ефимки Репкина.
– Никитич, дай сюда две гренады! – попросил Лёшка, и дядька достал из сумы два чёрных чугунных ядрышка с фитилём. – Трут подожги и держи наготове, – попросил он его и обратился ко всем остальным: – Их теперь меньше, чем нас, они без командиров и боятся нас. А мы знаем, где они засели, и у них тело нашего товарища. Вперёд никому не лезть, выбивайте их вдоль по улице пулями, в здания никому не входить, – и махнул рукой, – пошли!
Из пятого и шестого домов, где они напоролись на засаду, в сторону егерей хлопнули несколько выстрелов, но они тут же прекратились, подавленные точным огнём фузей и особенно штуцеров, пробивавших саманные, сделанные из смеси навоза и соломы стены хат. Основная же толпа турок отступала в это время в другой конец села, где, недалеко от околицы, шагах в шестистах, начинался достаточно густой лес. Они изредка постреливали в сторону русских и подбадривали друг друга, но вперёд уже не лезли, помня, как быстро русские выбили десяток их товарищей. Ружейные пули посвистывали над егерской цепью, не причиняя ей вреда.
Левый дом встретил наступающих молчанием, но веры в это спокойствие уже не было, и Алексей, попалив одновременно фитили на обеих гренадах, выждав пять секунд, закинул их разом в окно.
Бабах! – глухо сработала одна старая гренада, а из окон и щелей дома повалил дым, а внутри кто-то завизжал! «Лишь бы не мирные!» – с ужасом подумал Лёшка и, отпихивая слетевшую с петель дверь, выхватывая пистоли, ворвался вместе с пятёркой егерей вовнутрь. Его чуть не стошнило: на земляном полу лежало пять неподвижных тел, и одно без головы было одето в форму русских егерей. В углу копошилось двое турок, у одного из ушей шла кровь, и это именно он сейчас истошно визжал.
– Голову Ефимки найдите и вынесите тело во двор! – скомандовал Алексей. – И это, приберитесь тут, – и он вышел на улицу, вкладывая пистоли в кобуры.
На улице всё было то же – вялая перестрелка с турками и молчащий дом справа. Здесь всё повторилось в том же порядке, как и в предыдущем, с той лишь разницей, что в нём сработали обе гренады, а внутри дома было четыре трупа.
Через две минуты два десятка турецких солдат неслись от села в сторону недалёкой опушки леса.
– Уйдут, – сплюнул им в след Егор, перезаряжая дымящий штуцер.
– Не уйдут, – покачал головой Макарыч, показывая в левую сторону, где из перелеска выскочили с десяток казаков и начали с посвистом заходить на беглецов.
– Порубят в капусту теперяча, – подтвердил Егор. – Это-то они могут, чё бягущих-то не рубить, весело ведь, не то что избы как следует в селе поглядеть.
Через несколько минут в село вступил казачий десяток, ведя за собой на арканах троих пленных.
Урядник подскочил к Лёшке и, молодцевато спешившись с коня, покрутил свои обвисшие усы.
– Ну чё, пяхота, видели, как мы всех этих порубали, покуда вы телились тут?
Лёшка поднял глаза от лежащего на земле Ефимки, к шеи которого Ваня Кнопка приставлял голову, и его глаза налились кровью.
– Ну что, ушла турка с валашского селения, можно туда вступать пяхоте и не бояться, да, курва?! – и схватил его за грудки.
– Да ты что хватаешься-то, стервец! – заорал было урядник, пытаясь освободить захват.
Казаки тут же выхватили шашки, готовясь их пустить в ход, и сразу же их опустили – в глаза каждого из них смотрело по три ружейных ствола, а как стреляют егеря, уж они-то прекрасно знали.
Лёшка перехватил руку урядника в запястье, подвернул её немного в районе кистевого сустава, и, сорвав со своей груди другую, перехватил его за шею, и наклонил голову к земле.
– На, смотри, гадёныш, смотри на русскую кровь! Это по твоей вине, шкура, этот солдатик тут сгинул. Красуешься, курва, весело воевать хочешь, а из-за твоей дури православные люди гибнут! Этому тебя батька в станице учил, этому, да?! – орал в бешенстве Лёшка.
Казаки вложили шашки в ножны и спешились.
– Прости Платошку, сержант, все мы с ним виноваты тут. Прощения просим, православные, перед вами, – гудел самый старый дородный казак с кривым шрамом через всё лицо. – Мы тут прошлись давеча, в крайние дома заскочили, и с этой и с той стороны улицы, тихо ведь всё было, спокойно тут. А нам дальше нужно было скакать дозором, всю опушку проверить, вот мы и повелись на басурманскую хитрость. Кто ж знал, что они тут так запрячутся удачно. Простите Христа ради! – винился казак.
– Тихо тут было, спокойно, повелись на хитрость, – пробурчал, повторяя только что сказанное, Лёшка и расслабил хватку на уряднике.
Тот высвободился и, отшагнув назад, растирал запястье и шею.
– Может, подраться хочешь, станичник, а то пошли? – как-то спокойно, тусклым тоном предложил ему Лёшка и кивнул в сторону двора.
Тот оглянулся на своих, покачал головой и снял с головы папаху.
– Виноват я, что уж тут говорить. Простите, братцы.
