– Пожалуй, место для ночлега нужно искать, Пётр Ляксеич, – сказал Лёшке Карпыч, кивая на небо. – Темнеет уже, сейчас солнце быстро садится, минут двадцать, и полная темнота тут насупит, ни место потом не выбрать сухого, ни дров для сугрева не найти годных в той темноте.
Лёшка кивнул, соглашаясь, и отдал команду:
– Ищем себе место для ночёвки! Макарыч, ты со своей пятёркой вперёд шагов на сто выйди, в передовом дозоре встанешь. Егор, ты своих людей по бокам выставь, пусть они на шагов пятьдесят в стороны разойдутся и пока там караулят!
Через пяток минут подскочил дозорный от левого охранения и доложил, что с их стороны, шагах примерно в сорока от дороги, есть неплохая продолговатая ложбинка, где можно вполне себе удачно всем разместиться на ночёвку и разжечь там костёр не привлекая внимания.
Место действительно было удобное. Всё вокруг ложбины было поросшее густым кустарником, огромными дубовыми и буковыми деревьями, и уже совсем скоро внизу пылали пара костров, а рядом на скорую руку строили несколько шалашей, положив сверху на роготули вершинки и уже потом укрывая всё лапником со срубленной неподалеку сосны. Ужинать пришлось снова сухарями, таскать за собой тяжеленые котлы было в дальнем походе делом немыслимым, но долго на сухарях сидеть тоже было нельзя. Не зря же в более поздние времена возник такой термин, как «сухарный понос». Целые армии, не имея возможности готовить себе пищу в местности, полностью разорённой войной, переходили на многодневный сухарный порцион. И как следствие, через неделю, другую практически у всех солдат из-за раздражения кишечника и желудка после повреждения их слизистой оболочки начиналась сильнейшая диарея, и армия очень быстро теряла свою боеготовность. Выход тут был один – хорошо распаривать эти сухари, но где и как, Лёшка пока не предполагал и грыз их у костра вместе со всеми.
Сверху посыпалась земля, и в ложбинку спрыгнул Ваня Кнопка с дальнего дозора.
– Господин сержант, там это, голоса чьи-то вдалеке слышны, и, кажись, даже крики какие-то были, – доложился Иван, ожидая дальнейших указаний.
Вокруг стояла такая темнота, что, как говорится, глаз можно было выколоть. Чуть качались верхушки деревьев под лёгким ветерком, роняя на землю последние осенние листья.
– Костры затушить! – отдал команду Егоров. – Всем проверить оружие, амуницию, одёжу и обувь, чтобы ничего не гремело и не хлябало при ходьбе и чтобы как кошки на мягких лапах крались! Не дай бог, под кем-нибудь какая веточка хрустнет – костровыми дежурить устанете! – пригрозил своим егерям Лёшка, поправляя свой штуцер. – Егор, Карпыч, Матвей, Фёдор и ты, Тимофей, вы те ещё лесовики, так что вы идёте первыми, шагах в двадцати от всех. Всё время там слушайте и оглядывайтесь вокруг. Фёдор вон как рысь ночью видит, его самым первым поставьте. Всё, вперёд! – и плутонг «на мягких лапах» заскользил в ту сторону, в которую им указал Ваня.
Минут пять не было ничего слышно, кроме скрипа стволов, шороха листьев и веток, и когда уже все подумали, что дозору померещились все эти дальние крики, бывшие на самом деле стоном деревьев, впереди вдруг действительно послышались голоса, а потом раздался истошный человеческий вой.
– Ой! Жуть-то какая! – схватился за Лёшку Кнопка. – Никак, нечистая сила человека мучает и его кровь в лесу пьёт?! Я слышал, что есть тут такое, в этой проклятущей Румынии, и всем этим здесь какой-то чёрный граф заправляет.
Рядом послышалось испуганное бормотание егерей и шёпот молитв.
– Ага, и его Дракулой зовут, да? – ехидно переспросил молодого егеря Алексей.
– Точно, точно, именно так, – закивал головой Кнопка. – Это самый главный вурдалак во всех этих местах!
Лёшка отчётливо представил, как два десятка мужиков с бледными лицами стоят сейчас вокруг них и в испуге быстро-быстро крестятся. Они шли на крепостной вал под свист пуль и картечи, резались часами на штыках, выносили из под огня своих раненых, а вот тут им было действительно страшно, очень страшно, и они ничего не могли с собой поделать, суеверие в народе было всегда.
– Ну что сказать, Вань, есть такая сказка про Валашского Дракулу – Лёшка остановился и чуть повысил голос, чтобы его слышали все. – Только ведь это в Трансильвании, вёрст эдак за триста отсюда, в западных горах Карпатах. Нет, но сказка-то, конечно, страшная, слов нет, про то, что он кровь людскую пьёт и детей малых ест, на чёрной карете опять же потом раскатывает и даже летает, ежели это ему вдруг приспичит. Только ведь и у нас такого в России навалом. Вон у нас вообще Баба-яга что в ступе, а что на метле летать может. Драконы страшные о трёх голов жаром пышут, а Кощей, тот и вовсе бессмертный, и ничего ты ему сделать не можешь, хоть как не пытайся. Колобки эти по тропинкам катаются, волки серые царевен с царевичами возят, Соловьи-разбойники с ног своим свистом добрый люд валяют. Да много у нас чего есть, куда там какому-то кровопийцу мелкому до наших страшилок. Так ведь ты ж природный русак, Ванька! С крестом на груди и с ладанкой от матушки на шее, до сих пор жив вон и их не боишься, а тут какого-то чёрного графа местного испугался. И не стыдно тебе, а Вань?
Уже целую минуту Лёшка слышал фырканье и откровенные смешки от окруживших их егерей. Боевой дух отряда был полностью восстановлен, трусишка посрамлён, и теперь со служивыми можно было брать в плен любого Дракулу или ещё какого графа.
– Не нужно бояться нечистой силы, братцы, вы ведь православные солдаты, на вас же крест есть. Это вот вас всякая нежить и нечисть боится и только от одного звука ваших шагов уже дрожит и прочь убегает. А вот людей нужно опасаться, люди, они ведь разные бывают. Вот и поглядим, кто же нас там ждёт, вперёд, ребята! – и они пошли крадучись дальше.
– Ляксей Петрович, там человек сорок-пятьдесят османов на поляне копошатся, а с ними ещё вроде как пятеро пленных, связанных верёвками. Правда, одного они уже при мне там прирезали, а до этого его всё огнём пытали, это он так орал, – докладывал Алексею Егор. – Часовых заметили там троих, да они так себе караул там несут и всё больше на это представление таращатся, чем в сторону леса.
– Ясно, – кивнул Лёшка, – тогда разбиваемся все на шестёрки, перво-наперво нужно будет по-тихому часовых снять, ну а потом уже все разом ударим их всем, что у нас есть, и в штыки. Тут главное – внезапность и натиск. Для всех вас сигналом будет взрыв гренады или первый выстрел. Отстреливайте после того всех, кого сможете, ну а дальше – в атаку, и да хранит нас всех Бог!
На небольшой поляне шагах в ста от лесной дороги пылали несколько костров, возле них мелькали тени османских солдат, а около самого большого их вообще кучковалось около двух десятков. Остальные турки сидели у костров и, по-видимому, варили в котлах баранью похлёбку, во всяком случае, так подсказывал сейчас Лёшкин нос.
Возле большого костра сейчас происходило что-то нехорошее, оттуда слышался истерический крик на турецком и свист плётки. Из троих часовых двое сейчас стояли рядышком и, повернувшись боком к лесу, о чём-то оживлённо разговаривали, всматриваясь в то, что происходило у большого костра. Третий часовой с противоположной стороны поляны службу нёс как положено, и его худая поджарая фигура в белом тюрбане с длинным ружьём в руках мелькала в неровных отблесках костра, скрываясь иной раз от глаз в тени.
