– Заходи правым бортом! – скомандовал рулевому Кунгурцев и кивнул старшине – Готовь кошки, Захарыч!
Уже немолодой, широченный, словно бочка боцман, кивнул бритой наголо головой и махнул рукой абордажной команде.
При подходе к галере от борта русского галиота вылетело с десяток штурмовых якорей на длинных канатах. Их лапы, намертво скреплённые между собой, были заточены до остроты гарпунов. Впиваясь в снасти, в борта и даже в людей, вырвать их во время боя задача была практически невозможной. Здесь оставалось лишь одно средство – это перерубать сам канат, но под шквальным и точным огнём егерской команды сделать это не удавалось. И теперь два судна подтягивались друг к дружке под дружные рывки матросов.
– Ура! На абордаж! – прокричал капитан и в числе первых сиганул на палубу неприятеля. На его верхнюю палубу вслед за своим лейтенантом ринулось и два десятка матросов «Дунаевца» и ещё около трёх десятков из тех азовцев, что следовали к новому месту службы. Теперь это была их личная вотчина и уже такое привычное поле боя, а Лёшкины егеря им здесь только лишь помогали, отстреливая тех турок, что наиболее открывались, но и это было хорошим подспорьем для атакующих.
Очень скоро вся верхняя палуба была очищена от турок. Часть из них сиганули в воду и поплыли к зарослям тростника, часть сдалась на милость победителей. А с нижней палубы на верхнюю через лестничный проход вырвалась толпа измождённых гребцов. Они, освободившись во время боя, передушили внизу нескольких надсмотрщиков и подоспели к самому концу схватки. Всё, галера была в руках у русских. На соседнем османском галиоте ещё был бой, но и там уже всё шло к своему закономерному концу.
– Поздравляю вас, лейтенант, со столь впечатляющей победой, – пожал барон руку Кунгурцеву. – Надеюсь, что теперь-то вы не в обиде за то наше небольшое недопонимание в самом начале плаванья?
– Никак нет, ваше высокоблагородие, – улыбнулся сконфуженно моряк, обтирая кровь со шпаги. – Мне Егоров только недавно объяснил суть всего дела, и я бы хотел извиниться за свою горячность. Прошу прощения, виноват, никак не думал, что мы тогда рисковали такими важными бумагами.
– Ну ладно, это уже всё в прошлом, – кивнул полковник. – Что думаете дальше делать, капитан?
– Мы в дне переходе от Килии, ваше высокоблагородие, – нахмурился Кунгурцев. Имеем три повреждённых судна. У нашего «Слона» турецким ядром пробит борт, парусиновый пластырь там, конечно, завели, а потом ещё и укрепили его щитом, но вода всё равно немного просачивается в трюм. Так что полностью течь устранить на месте нам не удалось, а далеко с такой заплаткой идти опасно. На двух призовых турецких судах сбиты передние мачты, их уже обрубили и все обломки выбросили. Галера почти не пострадала, а вот у их галиота несколько хороших дырок в бортах есть. Пока ещё волнения нет, передвигаться-то, конечно, на них можно, но лучше бы сейчас сделать небольшой ремонт, а потом уже идти дальше со всей уверенностью.
– Тут рядом на нашем левом берегу есть приличное селение Липованское, в нём имеются большая пристань и ремонтная артель. Ходу до него от силы миль пять-шесть, не больше. Вот там я и предлагаю причалить и подремонтироваться.
– Добро, идём к Липованскому, – согласился фон Оффенберг, и отряд взял курс к северной протоке.
Липованское было действительно большим селом. Основали его в своё время староверы-липоване, отчего оно и получило такое название. Затем сюда заселились валахи, молдаване, малороссы, русские, и очень скоро оно расшириться до статуса городка, а благодаря серпантину многочисленных каналов-ериков его в недалёком будущем станут называть «Дунайской Венецией».
Вся жизнь местных жителей проходила у воды. Передвигались тут по прорытым вдоль улиц каналам и в основном только на лодках. Эти каналы (ерики) соединяли продольно-поперечной сеткой два параллельных рукава Дуная, и они были всегда полноводными. Жители здесь в основном занимались рыбной ловлей, речным извозом грузов вдоль реки, постройкой или ремонтом лодок или даже небольших судов.
Оценив объёмы работ, седобородый и степенный старовер Пахомий сторговался по цене и пообещал за три дня привести корабли в надлежащий вид. По мачтам и такелажу за работу он не взялся, а вот всё остальное, что касалось самого корпуса, обещал поправить.
Особая команда устроилась на одном из многочисленных островков. Егеря стирались, купались, отдыхали, а многие из них занимались рыбной ловлей, выуживая рыбу для вечерней ухи. Кто-то же просто бродил по окрестностям или плавал по ерикам на небольших лодочках, с интересом наблюдая за бытом местных старообрядцев.
Рядом с ними приходили в себя и освобождённые из неволи галерные гребцы. Было их около пяти десятков. Три десятка погибших во время боя уже похоронили на отдельном кладбище.
Кого только тут не было в этой команде гребцов! Большая часть их состояла из захваченных и обращённых в рабство христиан: островных греков, балканцев и малороссов из приднепровских селений. Но были тут ещё и персы, сирийцы, арабы и даже несколько феллахов из Египта, из тех, что принимали участие в недавнем восстании против османов, а потом были захвачены ими в плен и брошены на галеры.
Были они все худыми и жилистыми. Казалось, ни одной жиринки не оставалось в теле бывших рабов. Всё было выжато изнурительной работой на галере – «кадерге». Именно с названия гребного судна – «кадерга», это турецкое слово и перекочевало потом в русский лексикон, правда, уже в слегка изменённом виде – как «каторга».
Снова кипела наваристая уха в больших медных котлах. Готовили её по обычному рецепту. И тут в команде егерей, оказывается, были свои знатоки этого дела.
Вначале они отваривали свеженаловленную и выпотрошенную мелкую рыбёшку, состоявшую в основном из ершей и окуньков.
Потом эту подготовленную рыбёшку хорошо промывали, чтобы она не давала горечи и чтобы бульон из неё не был бы мутным.
– Эта рыбка хороша для навара, а особую сладость в ней ерши-бирючки дают, – учил Иван Макарович молодых егерей.
После того как вся мелкая рыба у него хорошо проваривалась, он оставлял в котле немного отстояться этому навару и уже только после того всё с него сливал. Всю же оставшуюся мелкую рыбёшку он либо выкидывал, либо отдавал на съедение самым голодным и нетерпеливым зрителям.
Затем в процеженный бульон Макарыч клал рыбу покрупнее: судака, голавля, язя, леща, ну и всех прочих, кроме сома.
– Потому как сом пригоден только для жарки, и нечего его вообще сюды совать, – вот и весь был его ответ, почему он его отложил в сторонку.
Крупная рыба уже к тому времени у него была, конечно же, очищенной, выпотрошенной и хорошо промытой. Знатоки этого дела добавляли в кипящие котлы и жировые прослойки с брюшек да ещё и рыбьи пузыри туда же клали.
– Для доброго навара это совсем хорошо будет, чтобы аж ложка в ём от жира стояла, када он потом остынет, – пояснял Макарыч и тоже всё это запустил в котёл.
Дальше всё варилось ещё минут сорок. После этого крупную рыбу он достал из бульона, просолил её и отложил в сторонку.
