Чуть впереди и справа от Егорова в это время шпагой отбивался Вейсман.
— Сейчас, Ваше превосходительство, сейчас! — Лёшка работал штыком, как его когда-то учил Никитич. — Раз! Два! Раз! Два! Отбил — коли-и! Спасибо тебе, дядька, за науку! На! — Янычар чуть отскочил, и клинковый штык только лишь распорол ему бедро. Но и этого хватило. Подволакивая ногу, он, шипя и подвывая, заковылял назад, в тыл.
— А-а-а! — раздался дикий ор нескольких десятков голосов. Какой-то монолитный отряд, сплочённый около здоровяка в белоснежной чалме и в ярко-жёлтом халате, врубился в то место, где сейчас как раз и отбивался Вейсман. Против генерала оказались сразу же три турка. Одного из них он пронзил шпагой, но другой в это время отбил своей саблей удар штыка гренадёра и выстрелил в командира дивизии из пистоля. Пуля пробила руку и вошла ему в грудь.
— Не говорите людям! — прошептал он, падая на болгарскую землю.
— А-а-а! — восторженно заорали янычары и ринулись вперёд, тесня штабную свиту. Двое подхватили тело и потащили его в тыл. Ещё один подобрал выпавшее из рук раненого прапорщика знамя Ширванского пехотного полка и, восторженно заорав, начал им размахивать.
— Генерала убили! Га-ады! — У Лешки словно что-то щёлкнуло в голове. Всё напрасно! Он не смог защитить Вейсмана! Этот гениальный полководец только что погиб на его глазах! Его ещё и тащат теперь словно трофей! И он ринулся что было сил к его телу. На! Приклад штуцера ударил сбоку первого янычара в челюсть, круша кости. На! На противоходе удар другому в висок. А теперь штыком в грудь! Выдернуть его из заваливающегося тела времени уже не было. По открытому левому боку резанула сталь сабли. Лёшка рванулся назад, отклоняясь, и ему, чиркнув, вспороло бровь. Егоров в ярости вырвал гусарку из ножен и с ходу рубанул ей одного, второго турка. Он, словно бы бешеный волчок, крутился, нанося вокруг стремительные удары. Турки утаскивали Вейсмана, ещё немного — и тело любимого русскими солдатами генерала будет уже потеряно навсегда!
Проткнув пятящегося с полковым знаменем турка, Алексей оставил свою гусарку в его теле, сам же выхватил оба пистолета и навскидку, не целясь, выжал оба спусковых крючка. Сработанное и отбалансированное на совесть оружие не подвело. Оба янычара рухнули на землю вместе с телом Вейсмана.
— Братцы Ура! Бей турок! За генерала! — заорал Егоров, смахивая кровь с лица. Он вырвал гусарку из тела османа, поднял вверх отбитое русское знамя и, встав у тела Вейсмана, призывно взмахнул полковым стягом в воздухе! — Ура-а!
— Генерала убили! Оттушку басурмане зарезали! Бей турку! Круши-и! — подхватил сначала один, за ним второй, третий голоса. Уже через минуту тысячный рёв ярости разнёсся над долиной Кючук-Кайнарджи. Два здоровенных седых гренадёра подхватили погибшего на руки и, словно бы знамя, понесли его вперёд. Разъяренные солдаты с криками обгоняли их и штыками крушили турок. Противник был с хода выбит с артиллерийских и со всех остальных позиций. Османов обуяла паника, они побросали оружие и припустили со всех ног в разные стороны. Пленных на этот раз русские не брали, преследование неприятеля до самой ночи вела пехота. Конница же рубила турок и в темноте. Было убито от трёх с половиной до пяти тысяч османских воинов. Русские потеряли убитыми пятнадцать человек, и сто пятьдесят два было ранено. Но среди этих пятнадцати они потеряли своего прославленного Русского Ахилла.
Егоров сидел на земле, сжимая в руках древко со знаменем Ширванского пехотного полка. Сил что-либо ещё делать у него просто уже не было. Даже думать ему сейчас ни о чём не хотелось.
— Всё зря, всё было зря… — какая-то серая тоска и апатия накатили на Лёшку.
— Вашбродь, вашбродь, ну дайте же мы вам ручку поправим. И бок оглядеть тоже нужно. Вон же как вы крови-то много потеряли, изойдёте ей ведь совсем. Силов ведь, чтобы жить, не останется, — хлопотал возле поручика ротный лекарь.
Лёшка сфокусировал на нём свой рассеянный взгляд.
— Мазурин, ты-то тут как? Я же тебя с ранеными под Силистрией в тыл отправил. Что с ребятами?
— Всё хорошо, господин поручик, всё очень хорошо, — как маленького успокаивал его Акакий Спиридонович, заматывая лёгкой бязью лоб. — Определил я наших солдатиков в лазарет и денежку, как вы и наказывали, кому надобно там дал. Всё хорошо с ними, вашбродь. Армия к Гуробалам двинулась на переправу, и все лазаретные повозки там самыми первыми идут. Вы не волнуйтесь, Алексей Петрович, вы только, главное, не волнуйтесь! Позвольте, я вот только аккуратненько ваш доломан сейчас сниму?
— Ну же, оболтусы, взяли! — цыкнул он двоим помощникам и, расстегнув егерскую куртку, стащил её с тела офицера. — Ой-ё-ёй! — протянул в испуге молодой солдатик, глядя на кровавые пятна и подтёки на исподнем белье.
— Я тебе сейчас дам, дурак, ой-ё-ёй! — окрысился на него лекарь. — Молчи уже лучше, Федотка! — и задрал исподнюю рубаху. — Сейчас немного больно будет, Алексей Петрович, но вы же и сами знаете, что так нужно! Вы же ведь просвещённый человек, не то что вон эти оболтусы! — и он кивнул на переминающихся рядом помощников.
— Давай уже, делай, что надо, Спиридонович! Что ты мне здесь всё зубы заговариваешь?! — вздохнул Егоров. — Обработаешь посильнее, потом шей скорее наживую. И дай-ка мне фляжку сюда!
Тёплое крепкое хлебное вино обожгло ему горло. Лёшку чуть было не вырвало прямо тут же, и с большим усилием он всё же сумел протолкнуть эту пару глотков в себя.
— Какая гадость! Мазурин, у нас в роте ещё раненые или убитые есть? — В голове у Алексея помутилось, и накатила волна слабости.
— Нет, нет, господин поручик, не извольте беспокоиться! — тараторил лекарь, заливая его раны крепким хмельным. — Всё, всё, Ваше благородие, промыл уже. Сейчас вам уже полегче будет, совсем скоро не так больно станет! — и обернулся к помощникам. — Нитку в иглу вставьте и хорошо в хлебном вине их промойте! Про руки свои не забудьте! Быстро! Мы ведь, Алексей Петрович, как ребяток в лазарет поместили, так бегом за вами припустились, чуть-чуть ведь к началу битвы не поспели. Потом уж, как сипахов отбили, к нашей роте в каре пристали, а тут вот эти басурмане вдруг накатили. Двое раненых у нас ещё, кроме вас, оба они на своих ногах, порезы у них небольшие. Так что ничего страшного, вы только не волнуйтесь, — и он проколол иглой кожу. — Всё, всё, всё! Ещё немножко — и вот уже вторая петелька. Первый порез зашили, господин поручик, а вы-то ведь вон какой терпеливый. Ещё три осталось, потерпите чуточку!
Неподалёку от группы с Егоровым остановился принявший командование дивизией генерал-майор князь Голицын. Вокруг этого места лежало множество трупов турок. Именно здесь-то и происходила самая яростная схватка.
— Кто такие?! Встать! Почему полковое знамя на земле?! Подать мне его быстро, дуболомы! — Молоденький подпоручик, отбежав от генеральской свиты, буквально сучил ножками в своём праведном гневе.
— Подпоручик, а иди-ка ты на хрен! — хрипло бросил Лёшка, глядя снизу вверх на розовое личико офицера. — Не ты его обратно у турок забирал, не тебе и лапать теперь стяг! Хозяевам я сам его отдам!
