* * *
Двадцатого августа рано утром Лёшку оторвали от написания рапорта о дополнительном выделении роте новой амуниции, сапог и мундиров ввиду их износа и выхода старого на недавних поисках и в баталиях.
— Вашбродь, разрешите! — постучался в дверь вестовой Афоня.
— Заходи, что случилось? — Егоров отложил в сторону письменное перо.
— Да вот, наши караульные мальчонку тут задержали, уж больно подозрительно он около вашей хаты крутился. А как к нему выскочили из кустов, так он них сбечь было попытался, — и Афоня махнул рукой. — Ведите его сюды. Вот он, вашбродь, гляньте!
На капитан-поручика смотрел смуглый, одетый в рванинку кудрявый малец лет двенадцати. Он испуганно озирался на всех присутствующих и шмыгал носом.
— Кто таков будешь? На лихого человека вроде бы не похож, — усмехнулся Лёшка и подмигнул Афоне.
Тот почесал грязной босой ногой о другую ногу и выдал, как видно, заранее заученную фразу:
— Давид Моисеевич кланятся господыну Егорову Ляксею. Дэло зделано. Просимо прийти к нему.
— Оп-па! — Лёшка аж вскочил со своего места. — А что он ещё велел тебе передать?
Но мальчишка только продолжал испуганно озираться по сторонам, где стояли такие страшные дядьки с оружием, и не говорил ни слова.
— Ладно, понял я, что все вопросы к деду, — кивнул Алексей. — На вот, держи-ка, братец, за свои труды, — и положил в руку сразу же сообразившего, в чём дело, мальца серебряную монетку — гривенник. Тот заглянул в щёлку своего зажатого кулачка, и его лицо осветилось счастливой улыбкой.
— Ладно, иди с Богом, — усмехнулся Егоров и потрепал пацанёнка по волосам. — Зовут-то тебя как?
— Мойша. — Мальчишка шмыгнул носом и быстро выбежал из дома.
Первым делом Алексей решил заглянуть в главное интендантство армии, вернее, в ту его часть, где находились склады по хранению всевозможного военного имущества, амуниции и одежды. От продовольственного склада ему указали на два длинных бревенчатых сарая с притулившимся возле них небольшим саманным домиком.
— Вон там, вашбродь, в энтом самом домике старшого по всем воинским вещам вы и найдёте. Только вот строгие они, ничего не дають, хоть кто бы и чего ни попросил, — покачал с сомнением головой пожилой унтер каптенармус.
Постучав в дощатую белёную дверь, Алексей, толкнув ее, зашёл вовнутрь дома. За столом перед ним среди бумаг и толстых журналов сидел с самым деловым и серьёзным видом капитан Рогозин собственной персоной. Именно с ним и с лихим гусаром Белозёрским довелось когда-то Егорову сиживать на армейской гауптвахте.
— Александр Павлович!
— Лё-ёшка! — Оба офицера обнялись, как добрые старые друзья.
— Вот уж не думал я вас здесь встретить! — Алексей с усмешкой кивнул на стол, заваленный листами бумаги и журналами учёта.
— А вот и зря, — улыбнулся Александр Павлович. — Помнишь, я тебе тогда ещё в камере говорил, что опытными интендантами не разбрасываются? Пока научишь его нашему делу, долгие годы пройдут. А все обвинения с меня давно сняты, то пустое, вот уже и опять я при деле.
— Да, да, да, вы говорили! — рассмеялся Лёшка. — А как с гусаром Белозёрским, не слышали ничего про него?
Офицеры сидели в небольшой соседней комнатке домика, где и жил капитан, и пили ароматный чай с маковыми баранками. На столе стояла посудина с тёмным каштановым мёдом, и Лёшка время от времени нырял туда небольшой серебряной ложечкой. Александр Павлович же любил пить чаи без всего, дабы не перебивать их благородный, чистый вкус всякими другими прикусками, как он сам только что и выразился. Ну-у, за исключением разве что баранок.
— Белозёрский, Лёш, был серьёзно ранен в поиске. Его, всего изрубленного, сказывают, в госпиталь привезли, ну а дальше уж я его судьбу-то и не ведаю, — развёл руками капитан. — У меня тогда, понимаешь, очень непростое время было, пока вот что-то, как сейчас, не определилось. Жив будет, глядишь, еще и повидаем повесу. А сам-то ты ведь тоже сильно пораненный был. Наслышан, как же, весьма наслышан я о твоём подвиге. Во-от уже — капитан-поручик, к Георгию представлен за примерную храбрость. Признаюсь, Алексей, хотел было я к тебе зайти, да думал, а вдруг ты не признаешь меня, всё-таки в таком интересном месте нам с тобой довелось познакомиться.
— Алекса-андр Па-авлович! Плохо же вы обо мне думаете, — покачал головой Егоров. — Мы чай с вами из одной кружки воду в подвале пили, хлеб за одним столом преломляли. В такие непростые недели сколько по душам переговорили?
— Ладно, ладно! — махнул рукой Рогозин. — Вижу, что не зазнался. Ну, сказывай давай, зачем сюда пришёл? Вижу ведь, что не ко мне лично шёл, а интенданта вещевого искал.
— Это да, искал, — согласился с ним Алексей, отодвигая от себя пустую чайную чашку. — Поизносились мои ребятки в боях, Александр Павлович, нам ведь, егерям, по лесам, по кустам, по этому коряжнику да по оврагам приходится всё больше бегать, а сколько ещё на пузе ползать! Все мундиры у солдат истрепались, а по срокам их ещё носить и носить, не наштопаешься. Но вы не подумайте чего, я вас подвести не хочу, и так вон всё непросто в этом вашем интендантском деле.
— Тише, тише, успокойся, Лёш! — остановил его Александр Павлович. — Ты не спеши! Бумагу небось на потребность составил? Вижу, во-он она, возле тебя лежит. Ну, вот ты дай ей сейчас законный ход в нашем главном интендантстве, а уж дальше то моё дело будет, как и чем там тебе помочь. Расскажи лучше про осаду Силистрии и про тот бой с отборной Стамбульской армией Нуман-паши?
* * *
Алексей шёл по улицам Бухареста довольный. Можно было не сомневаться, уж Рогозин-то сумеет ему помочь. Очень опытным и умным тыловиком был Александр Павлович, да и человеком он, как видно, был неплохим.
— Ну, уж во всяком случае для меня, — хмыкнул Лёшка и зашагал бодрее в сторону главного бухарестского рынка.
Вот и спуск в знакомый подвал под цирюльней. Тяжёлая дверь подалась вовнутрь, и перед Лёшкой предстала затемнённая лавка, традиционно слегка освещаемая лишь стоявшим на прилавке небольшим масляным светильником да сальной свечой, горевшей на столе в самой глубине комнаты.
— Алексей Петрович! Господин офице-ер! Я таки дождался вас, а мне ведь сказали эти глупые люди, что вы были совсем плохи после таких тяжёлых боёв за Дунаем! — Старый еврей засеменил к Лёшке от столика. — Проходите, проходите скорее в комнату и садитесь на своё лучшее кресло!
Меняла закрыл дверь на оба массивных засова и обернулся к посетителю.
— Прошу Вас меня простить, но я даже не могу себе позволить натопить печку летом, и в моей скромной лавке даже в жарком августе царит вот такой мерзкий холод, — и он аж передёрнул своими худыми, покрытыми шалью плечами.
— Полноте, ну что вы такое говорите, Давид Соломонович? — улыбнулся Алексей. — В нынешний зной за пребывание в столь благостной прохладе вам с посетителей можно было бы даже и монетку брать. По сравнению с тем, что сейчас творится на улице, у вас здесь прямо-таки сущий рай!
