— Так точно, Ваше высокоблагородие, с превеликим удовольствием, — подтвердил Егоров. — Почтём за честь, господин полковник! Рота отдохнула от прошлых боёв, залечила раны, пополнилась и перевооружилась. Пора бы уже и турку бить!
— Хм, перевооружилась, — хмыкнул барон. — Все оружейные склады в армии целые, а у особой роты тридцать пять штуцеров уже в наличии! Тридцать пять, Егоров! Тридцать пять! Во всей нашей армии едва столько наберётся, а тут только одна егерская рота! Признайся мне: у тебя есть своя оружейная фабрика в поместье, или даже близкий родственник заведует оружейными складами в Валлонии, в Пруссии и в Австрии? А-а, да-а, и ещё в Ломбардии, чуть было про неё не упустил.
— Тридцать шесть всего, Ваше высокоблагородие. Вы ещё одну нашу винтовальную пищаль сейчас не учли, — машинально ответил Лёшка, обдумывая вместе с этим, откуда же у господина полковника могут быть настолько точные сведенья о местах рождения их новеньких штуцеров.
— Ну, эта-то точно у тебя трофейная, — хмыкнул Генрих Фридрихович. — Ладно, закроем эту тему, куплены они на твои личные средства из тех премиальных, что были выданы тебе за геройство. Пусть все так и думают, да? — и он эдак остро посмотрел на Алексея.
— Так точно, Ваше высокоблагородие! — вскочил тот с места, вытянувшись по швам. — Имею страсть к накопительству хорошего оружия! Семьи и пороков пока не имею. Тратить мне деньги не на что. Вот и занимаюсь я сей блажью!
— Ладно, капитан-поручик, хватит уже придуриваться, — вздохнул барон. — Давай присаживайся, и продолжим прерванный разговор о вашем деле. Суворову нужно продержаться в Гирсово месяц. — Фон Оффенберг положил пятерню на карту, закрывая ей подходы к крепости. — Вот сюда будут стягивать османы свои войска. Не все, большая их часть будет стоять так же под Силистрией, ожидая переправы Потёмкина. Но какая-то их часть обязательно придёт выбивать Александра Васильевича с этого плацдарма. Существенно усилить мы пока его не можем, ибо тем самым покажем туркам, что с этого направления в пору будет ожидать по ним нашего удара. Суворову придётся выкручиваться там теми четырьмя тысячами, что у него сейчас есть, перемалывая ими превосходящие войска неприятеля. Я в него верю, ему-то уже к трудностям не привыкать. А вот твоя рота может хорошо ему помочь. Постарайтесь, перед тем как османы начнут по вам бить в укреплениях, провести вначале хорошую разведку. Так, чтобы у генерала было полное виденье предстоящего боя. Ну а уж как вас конница турок выжмет к крепости, можете там прикрыться нашими войсками и помогать им точными, жалящими ударами, как вы, собственно, и умеете. Дело это будет рискованное. Постарайся сберечь себя и своих людей. Не забыл? Тебе ещё в кавалерство предстоит вступать за Кючук-Кайнарджи! А твоим рядовым медали за тот бой причитаются!
— Не забыл, Ваше высокоблагородие. Мы, егеря, к награждению особую страсть имеем, — улыбнулся Егоров. — Нам бы ещё огнепроводного шнура англицкой выработки дали, да пара тромбонов про запас не помешала бы. А уж всем остальным мы и так потихоньку сами пополнились, — скромно вздохнул Лёшка.
— Конечно, пополнились, кто бы ещё сомневался, — фыркнул полковник. — Трофеи-то вам на что? Или нет уже подхода к артиллерийскому припасу?
— Нет, — вздохнул с сожалением Егоров. — Словно жену свою, теперь пушкари берегут этот шнур. Да и мы в своё время подвели их с Думашевым, когда у моих растяп его при досмотре в солдатских ранцах нашли. Вот с тех пор-то и не стало нам туда подхода. Злые они на нас. Видно, и им тогда тоже хорошо досталось.
— А как же, ещё как досталось! — согласился Генрих Фридрихович. — На то он и порядок, чтобы кто ни попадя военное имущество бы по углам не растаскивал! Ладно, ладно, — махнул он рукой, видя возмущённое лицо егеря. — Будет вам шнур, обещаю, всё ж таки для дела он, а не для забавы ради. Ведь не на фейерверки, как вон некоторые, вы его у себя тратите. Ладно, давай далее. Выходите к Дунаю вы через три дня. Напротив самого Гирсово наша флотилия сейчас крейсирует и турок там стережёт. А на ней дружок твой старшим, тот, что меня в своё время чуть было не облаял за то, что я ему абордаж, когда мы в Крым шли, не разрешил. Кунгурцев, кажется? Ну вот, привет ему передавай. И скажи, что через неделю к нему ещё две новых шхуны и пять галиотов на усиление пожалуют. Он за такую добрую новость тебя хоть всю эту неделю, пока их ожидать будет, туда-сюда станет с великой радостью катать.
* * *
— Рота, по плутонгам, в четыре шеренги становись!
Строй егерей замер, вглядываясь в лицо своего командира. Впереди у «волкодавов» была традиционная проверка перед дальним выходом, а затем их ротный отдаст команду, и они, развернувшись в походную колонну, уйдут быстрым шагом на юг. Туда, где сейчас оглушительно гремят пушки и ружейные залпы, где рыскают конные разъезды, а матушка-пехота, строя ретраншементы и редуты, вгрызается в землю. Гирсово сейчас — это самое горячее место на всём протяжённом дунайском фронте.
Перед солдатским строем лицом к капитан-поручику стояли два обер-офицера, вернее, три, если считать ещё и сержанта Хлебникова, Славку. Представление на его первый офицерский чин прапорщика, как все уже знали, было в столицах подписано, и рескрипт об этом в роте ждали со дня на день.
— Сергей! Серёжка! — вдруг раздался крик с крыльца штабного здания, выходящего прямо на центральную площадь.
Гусев вздрогнул и повернул голову влево. К ротному строю бежал седой, с резкими морщинами на обветренном лице пехотный капитан.
— Батюшка! — не совладав с чувствами, пробормотал подпоручик, захлопал глазами и потянулся навстречу, а затем, всё же собравшись, резко отвернулся и вновь принял строевую стойку.
Старый капитан, не доходя егерского строя какой-то десяток шагов, тоже словно бы споткнулся на месте и замер.
— Ого! — негромко воскликнул Алексей и, покосившись на капитана, рявкнул команду: — Поручик Гусев, у вас пять минут времени до отхода роты! Выйти из строя!
Серёга козырнул и, пройдя три строевых шага, бросился к седому офицеру.
Лёшка посмотрел на замершие шеренги и хмыкнул, егеря во все глаза таращились на эту сцену встречи родных людей.
— Командиры! Занять своих людей делом! Ещё раз проверьте весь боевой припас и оружие. Дайте уже людям хоть эти пять минут побыть вместе! Таращатся они, блин!
По шеренгам прошло движение, капралы и унтеры бросились исполнять указание ротного. Живан со Славкой развернулись и с самым важным видом прошлись вдоль всего строя, показывая своё усердие. Порядок!
Наконец капитан обнял Серёгу, перекрестил его и поцеловал в лоб. Поручик отбежал от отца и, козырнув командиру, занял своё место перед первой полуротой.
— Рота! В походную колонну по плутонгам становись! Напра-аво! Шаго-ом марш!
«Бум! Бум! Бум!.. Бум! Бум! Бум!» — забил ритм походного марша барабанщик.
— Рота, смирно! Равнение напра-аво!
Сто двадцать пар ног, одетых в крепкие кожаные сапожки, слаженно ударили по мостовой площади. Особая рота егерей главного квартирмейстерства армии шла торжественным маршем мимо простого старенького капитана, оказывая ему своё высшее уважение и честь. И вторым офицером, вслед за командиром всех этих егерей, прижав ладонь к своему черно-зелёному картузу, шёл строевым шагом подпоручик, так похожий на вот этого седого ветерана.
