Противник потерял, кроме семи орудий новейшей французской системы, весь свой обоз и более двух тысяч убитыми. Как докладывал Румянцеву Суворов, «около редутов и ретраншементов 301 человек на месте оставлено, да в погоне побито пехотой более тысячи, гусарами порублено 800, кроме тех, коих по сторонам и в бурьянах перечесть не можно!». В русских войсках, по его рапорту, «было убито десять, шестьдесят семь тяжело и сто легко раненных, убита тридцать одна лошадь, ранено сорок шесть».
После сокрушительного поражения под Гирсово, и видя, что русское командование разворачивает свою армию для нового наступления, османы пошли на переговоры с Румянцевым.
Командование первой армии должно было бы насторожить, что, согласно реляции Суворова, противник начал не только сражаться по-новому, но и проявил при этом столь удивительную для османов стойкость и силу духа. Даже в бегстве турки собирались возле своих командиров и пытались задержать преследующих, сражаясь насмерть. В плен же их и вовсе сдалось очень малое число — около трёх сотен, в основном раненых, и в своём большинстве — тяжело.
Русское командование и представляющие правительство в ставке Румянцева вельможи могли, но не захотели понять, что османы не собираются прекращать эту войну. Пустые переговоры о перемирии продолжились ещё целый месяц, и только после настойчивых требований императрицы действовать решительно Пётр Александрович отдал наконец-то приказ к наступлению. Шла вторая декада октября.
Глава 11. Мы ещё вернёмся!
— Вот мы им дали, Алёшка! Раз пять турок штыками сбивали с позиций! Я сам фузею у своего раненого взял, а когда её обратно каптенармусу возвращал, так она вся в засохшей крови была! — с восторгом и с какой-то гордостью рассказывал егерю эпизоды недавнего боя Григорий Троекуров.
— Да, хорошо мы османам всыпали, — согласился Егоров. — Сейчас бы самое время Силистрию взять или хотя бы так надёжно её гарнизон обложить, чтобы он сидел там и не дёргался в этих своих укреплениях. А самим бы принудить турок к полевому сражению, разбить их наголову и выйти стремительным маршем к Шумле и Варне. Ну а там несколько переходов — и уже Балканы! До Стамбула вообще по прямой — рукою подать!
— Ну ты, Лёшка, и стратег! Александр Македонский прямо, Цезарь! — засмеялся Троекуров. — Сразу видно, что при главном квартирмейстерстве армии состоишь. Полёт мыслей высокий, не то что мы тут, простая полковая пехота! — и обернувшись в сторону выхода, он громко выкрикнул: — Сёмка! Сёмка, балда! А ну-ка, поди сюда быстро!
Осторожно раздвинув полог офицерского шатра, внутрь заглянул ротный вестовой.
— Ваше благородие! Рядовой Куз…
— Да обожди ты! — рявкнул капитан, перебивая привычный доклад солдата. — Не трынди пока, а послушай! Ступай-ка ты быстро к Антипке да скажи ему, обалдую, что я приказал уже в шатёр всё подносить. Передай, что уже заждались его, остолопа, господа! И ротных офицеров тоже сюда зови! Да они-то уж, чай, все рядом, недалече. Знают ведь, что сегодня угощение у их командира будет.
Вскоре в шатре стало тесно. За импровизированным походным столиком сидело четыре офицера из роты Троекурова, да плюс ещё двое приглашённых из полка. На ужин был запеченный на вертеле барашек из отбитого у турок обоза, овощи, фрукты и свежий хлеб. Всё это выглядело и пахло так аппетитно после того привычного и опостылевшего уже в крепости армейского порциона.
— За матушку императрицу, Екатерину Алексеевну! — провозгласил свой первый традиционный тост хозяин. — Пей, Лёшка, пей давай! Ты что это филонишь?! Нашу всемилостивую самодержицу не любишь и не уважаешь, что ли, а-а?! — и он с улыбкой кивнул на полную кружку вина у егеря. — Давай, давай уже, ну-у! Когда это мы вот так вот ещё с тобой посидим, зятёк, скажи? Вы вон, я знаю, скоро уже уходите от нас. Так что давай!
* * *
Видя тяжёлое положение в своих войсках, разбитых русскими, великий визирь Османской империи Мехмед-паша, дабы потянуть время и укрепиться, попытался было втянуть Румянцева в пустые переговоры, как это и было год назад. Но видя их бессмысленность, Пётр Александрович отдал приказ к началу наступления. По его плану, чтобы отвлечь основные силы неприятеля, которые находились к началу октября в Силистрии и Рущуке, Потёмкин и Салтыков организовали их блокирование с бомбардировкой крепостей. В это самое время войска русской армии начали переправу через Дунай на его правый берег. Первая дивизия под началом генерал-поручика Глебова с четырьмя с половиной тысячами солдат высаживалась под Гуробалами. Вторая дивизия князя Долгорукова с шестью тысячами и третья дивизия генерал-поручика фон Унгерна с семью тысячами пехоты и кавалерии совершали марш к Карасу, где стоял османский корпус, состоящий из пятнадцати тысяч воинов. Сам Румянцев в это время сильно захворал, был вынужден остаться в Браилове и не смог лично руководить наступлением.
Семнадцатого октября объединившиеся вторая и третья русские дивизии прямо с марша, развернувшись, атаковали неприятеля под Карасу. Отдельная рота капитан-поручика Егорова и три егерских батальона бежали в рассыпном строю перед основными пехотными порядками. Шла привычная отлаженная боевая работа. Тройки из двух фузейщиков и штуцерника роты вели беспрерывную стрельбу по противнику. Стремительный маневр русских был настолько неожиданным, что турки даже не успели применить свой излюбленный приём — удар кавалерии с охватом флангов и последующим ударом пехоты. Именно их конница первая, бросив своих пехотинцев перед русскими, припустила на юг.
С ретраншементов в это время шла беспорядочная пальба. В одном месте на укреплениях защитников было меньше всего, как видно, часть их уже отступила вслед за своей доблестной кавалерией, а на месте оставался лишь заслон.
— Рота! За мной! — отдал команду Егоров. — Гренадами бей!
Трое умельцев во главе со здоровяком Афанасьевым крутанули ременные пращи на своих специальных гренадах, и чугунные шары улетели за шесть и даже за семь десятков шагов, разрываясь уже внутри укреплений. Приблизившись к ним вплотную, метнули затем их и все остальные.
— Вперёд! — крикнул Егоров, взлетая на небольшой земляной вал. Турки, бросив две пушки и всех посечённых осколками раненых, убегали теперь прочь.
Преследование неприятеля велось на протяжении двадцати вёрст. На укреплениях было найдено около двух сотен трупов. В ходе бегства турками было потеряно ещё полторы тысячи убитыми и семьсот семьдесят два человека пленными. Основная масса пленных была захвачена в двенадцати верстах южнее Карасу у деревни Магмутай, где турки в качестве заслона засели в ямах, надеясь отбиться от русской кавалерии. Разгром здесь довершили спешенные карабинеры под начальством секунд-майора Бульфа и батальон егерей Мекноба. Противник не стал испытывать судьбу и после небольшой перестрелки сдался в плен в своём полном составе. В качестве трофеев второй и третьей дивизиями было захвачено одиннадцать пушек и восемнадцать знамён. Общие потери русских: девять убитыми и шесть десятков человек ранеными.
Объединённые дивизии продолжили наступление к Базарджику. Высланная из него навстречу русским конница Черкес-паши после произведённых по ней нескольких залпов отступила в южном направлении. Двадцать третьего октября город Базарджик был занят войсками с ходу. Добыча — одно знамя и двадцать три пушки.
