– А ты счастливчик, Гусак. Видел я, как ты первому купчине издалече копьём грудь просадил. Ну живи пока. Я слово своё держу. И он поехал на первых санях в накинутым на голое тело белом тулупе с неразлучными мечами на широком кожаном ремне. А за ним неспешно бежали три сытых пса с красными от крови мордами.
И снова, через какой то буквально час, ничего не говорило о только недавно произошедшей трагедии на этой поляне рядом с глубоким оврагом у торгового тракта.
Совет.
Собрались в доме у Артёма и Анны как и было запланировано 24 ноября. На улице уже две седьмицы стояли трескучие морозы, да ещё и хорошо попуржило перед этим да навалило снегу.
Лёд на реках стоял прочный и первые торговые караваны уже пошли по ним во все стороны.
Реки это самые первые пути для купца, а медлить и ждать они сами не привыкли.
Ты только дай слабину и конкурент твой доход враз и перехватит!
За большим столом в горнице помимо руководившим советом купца первой ивановской сотни Путяты Селяновича, сынишки Сотника Митяя и дочери Анны со своим мужем Артёмом, сидели напротив серьёзные и степенные мужи.
Самым старшим среди них был Аким.
Был он старше всех годами, но и как видно невзгодами да увечьями телесными отмечен был более чем. На это указывала и его покалеченная рука, и седая голова с испещренным шрамами лицом. Да и боевые товарищи, что сидели рядом по левую руку, были ему под стать. Всем уже далеко за сорок, а то и под пятьдесят годков. Крепкие ещё с виду, но уже изрядно потрёпанные судьбой ветераны.
Климент. Ровесник Сотника. Был его правой рукой в Княжей дозорной сотне. Высокий, с большим выпуклым лбом. Русоволосый, с небольшой бородкой клинышком, умный и вдумчивый.
Филат. Годами чуть младше Сотника. Был у него десятником. Был когда то чёрноволосый и смуглым мужчиной. Сейчас же все волосы у него были тронуты сединой. Ростом не высок. Крепенький такой боровичёк. На лбу виднеется косой шрам. По характеру вполне себе добродушен и спокоен.
Варун, полная противоположность Климену. Старше всех ветеранов. Среднего роста. Седой с кустистыми бровями дядька, всё его обветренное и серое лицо было покрыто шрамами. Вечный ворчун и забияка. В Сотне был старшим над следопытами. Опыт он в том имел великий.
Первым слово взял Путята.
–Каждый из здесь сидящих знает, зачем сюда зван и отдельная беседа с ним как со мною лично, так и с дядькой Акимом, и купец взглянул на сидящего за столом седого ветерана, уже была.
Аким при этих словах крякнул весомо и проворчал.
– Так и есть Селянович, с каждым я поговорил и все они знают о задумке Сотника. Согласны сами, и желание имеют послужить своему командиру на старости лет. Ну да об этом они и сами за себя сказать смогут.
Первым, как более старший, из ветеранской троицы заговорил Климент.
–Ну что сказать. Мы своё послужили с честью. У каждого и славы и доблести довольно уже. Однако, как перестали в дружине ходить, да разбрелись все по берлогам своим, так и жизнь стала у нас серой и тусклой. Так и кажется, что отжили мы своё в мире этом. Дети то уже все повыросли да разлетелись по своим углам. А многие из ветеранов уже и баб то своих схоронили. А кто ещё нет, так те и сами поедом заели некоторых, так, что хоть уж из дома беги!– и усмехаясь поглядел на побагровевшего Филата. В общем, не за себя одного я говорю, а за всех боевых товарищей, тут сидящих. Да за десяток- другой, о ком знаю и с кем уже перетолковать смог намедни. Все как один мы интерес имеем к делу Сотника. Школа воинских отроков для сирот беспризорных – дело доброе. Вон их, сколько бедных, кусок хлеба по чужим дворам просят да замерзают как щенята безродные в канавах и сугробах. Что не год, то мор и голод или пожар великий косит людишек. А тут они к делу будут приставлены да обогреты и накормлены как – никак. Ну и опять же разбойникам да лихоимцам давно пора уже укорот дать. Вон их, сколько развилось, никаких степняков не надо, свои тати всех повырежут скоро. Так что мы трое идём с первым караваном в службу Сотнику хоть сейчас. А с последним мартовским, что пойдёт на Торжок, прибудут ещё с десяток, другой ветеранов. Открывшимся же водным путём к июню, думаю, ещё с несколько десятков ждать можно будет. Но, да за это я пока твёрдо сказать уже не могу. Тут уж как они сами решатся.
Я всё сказал!– и он посмотрел на Филата.
– Всё – всё, ты то у нас речи плести больно мастак! Вон и про бабу, «что заедает» вставил, и про сирот да разбойных к месту приплёл. Со всем я тут согласен конечно. Одного вот только понять не могу, откуда деньжищи то такие на эту всю затею взять? Тут только оружия да амуниции с прокормом сколько же надо?
Но хотя, коли сотник сказал, что всё у него сладится, то уверен, что так оно и будет. Уж я – то его знаю!
Варун, сидевший рядом, хмуро оглядел всех своим острым взглядом, и проскрежетал: Филька всё о прокорме печётся, Клименту сварливые бабы прохода не дают. Я же одругомх очу тебя Путятаспросить. Не получится ли так, что дело доброе затеяв, Андрюха в борьбе с разбойными да в сколачивании своей рати, властями новгородскими, а ещё более и княжескими, таким же разбойником в конце концов признан будет?
Для них же всё одно, что ты сирот и увечных ветеранов привечаешь, что ты им кров и приют даёшь, да что людишек от зла спасаешь. А в руках то у тебя оружие, под присягой на службе ты сам со своим войском не состоишь – значит и сам ты разбойник, и сечь тебя мечом надо или вон ноздри на площади рвать. Как вот с этим быть?!– и за столом повисло тяжёлое молчание.
Заявление Варуна было тяжёлым и совсем даже не лишенным смысла. Ибо независимую воинскую силу на своей земле, действительно, никто и никогда терпеть не будет, и сделает всё, чтобы помножить её эту силу, если она не твоя, на ноль. Никому ведь неизвестно, куда и когда эта сила при её удобном случае ударить сможет.
–Ну что же. Выслушал я речи серьёзных мужей. Оттого и ответ вам всем дам обстоятельный. И весточкой его можно будет донести до всех наших товарищей, тех, кто готов выбрать службу в дружине у Сотника.
–Первое и самое главное о том, правильна ли служба эта, для властей наших будет?
Отвечу.
– Все вы знаете о том, что живём мы на свободной земле батюшки Великого Новгорода, для которой, по большому счёту то, и слово князя не указ! Особливо, если оно против воли гласа народного идёт – и усмехнулся. А более того от выражающих его, этот голос, лучших людей будет.
–Три власти в Новгороде!
Это голос веча – когда есть нужда решать большие дела внутри и вне Новгорода.
Голос Посадника – управляющего по большей части городским хозяйством.
И голос Тысяцкого – который решает вопросы по сбору налогов и податей да ведёт контроль за торгом правильным, как внутри новгородской земли, так и сношениями со всеми иноземными торгами за его пределами. А так же председательствует он в суде купеческом и ведёт разбор жалоб да челобитных по своей торговой части. При войне же идёт он с князем ратью на врага и во главе всего новгородского ополчения.
