— Почему Клинкер? — спросил Мейсон.
— Юмор такой. — Глаза и губы старика и не думали улыбаться.
— Юмор? — переспросил Мейсон.
— Да, я раньше в кочегарке работал. Клинкер там постоянно
гремел и звенел
[1]
. Я так его назвал, потому что вечно он грохотал и все
опрокидывал.
— Любите его? — спросил Мейсон.
— Он единственный мой друг во всем мире, — хрипло сказал
Эштон.
Мейсон поднял брови.
— Я ведь привратник. По-настоящему я не работаю. Дом много
лет заперт. Хозяин жил в Карменсите. Мое дело — бродить кругом, убирать двор да
подметать ступеньки. Раза три-четыре в год хозяин устраивал уборку, все
остальное время комнаты заперты и ставни закрыты.
— Там никто не жил?
— Никто.
— Зачем же он арендовал дом?
— Так уж надо было.
— И хозяин оставил завещание?
— Да. По завещанию за мной остается место, пока я могу
работать, а если не смогу — обо мне должны позаботиться.
— Наследники — двое внуков?
— Трое. Но в завещании упомянуты двое.
— Расскажите о ваших неприятностях, — предложил Мейсон.
— Хозяин сгорел во время пожара в загородном доме. Я об этом
не знал, пока мне утром не позвонили по телефону. Владелец дома теперь — Сэм
Лекстер. Он красивый мальчик, но не любит животных, а я не люблю тех, кто не
умеет обращаться с ними.
— Кто был в доме во время пожара? — спросил Мейсон.
— Уинифред. То есть Уинифред Лекстер, внучка. Потом Сэм
Лекстер и Фрэнк Оуфли — внуки. Миссис Пиксли была — экономка. И еще сиделка —
Эдит де Во.
— Еще кто? — спросил Мейсон.
— Джим Брэндон, шофер. Ушлый парень. Знает, с какой стороны
хлеб маслом намазан. Поглядели бы вы, как он Сэма Лекстера обхаживает.
Эштон даже стукнул по полу костылем, чтобы выразить
отвращение.
— Еще кто?
Эштон пересчитал по пальцам тех, кого уже упомянул, и
добавил:
— Нора Эддингтон.
— А она что за человек? — Мейсон, очевидно, наслаждался
зрелищем этих разных характеров, увиденных циничными глазами Эштона.
— Корова она, — ответил Эштон. — Послушная, доверчивая,
добрая большеглазая дурища. Но ее не было, когда дом загорелся. Она приходящая.
— Когда дом сгорел, работы для нее не осталось?
— Верно. Она после того и не приходила.
— Так ее можно и не считать. Она в деле не фигурирует.
— Можно бы, — сказал Эштон со значением, — если бы она не
была влюблена в Брэндона. Воображает, что Джим на ней женится, как разбогатеет.
Ну, пробовал я объяснить ей кое-что насчет Джима Брэндона, да она и слушать не
хочет.
— Откуда же вы так хорошо знаете этих людей, если вы живете
в городском доме, а они — за городом?
— Так я ж туда, бывало, приезжал.
— Вы ездили на машине?
— Да.
— Машина ваша?
— Нет, хозяин держал ее возле дома для меня, чтоб я мог
приезжать к нему за инструкциями. Он терпеть не мог сам ездить в город.
— Что за машина? — спросил Мейсон.
— Шевроле.
— Больная нога не мешает править машиной?
— Этой — нет. На ней есть дополнительный тормоз. Ручной.
Бросив многозначительный взгляд на Деллу Стрит, Мейсон снова
повернулся к морщинистому лысому старику:
— Почему же Уинифред не упомянута в завещании?
— Никто не знает.
— Значит, вы сторожили городской дом?
— Именно так.
— Адрес городского дома?
— Ист Вашингтон, тридцать восемь двадцать четыре.
— Вы все еще живете там?
— Да, и еще Лекстер, Оуфли и слуги.
— Другими словами, когда сгорел дом в Карменсите, они
переехали в городской дом, так?
— Так. Они бы все равно переехали после смерти хозяина. Они
не из тех, кому нравится жить в деревне. Городское любят.
— И они возражают против кота?
— Сэм Лекстер возражает. Он душеприказчик.
— В какой именно форме он возражает против кота?
— Сказал, чтоб я избавился от животного, иначе он его
отравит.
— Причину объяснил?
— Не любит он кошек. А Клинкера особенно не любит. Я внизу
сплю и окно держу открытым. Клинкер прыгает туда-сюда, знаете, небось: нельзя
же кота взаперти держать. А у меня нога больная, не могу я много выходить.
Клинкер сам гуляет. Когда дождь, лапы у него пачкаются. Прыгнет в окно — и всю
грязь мне на постель несет.
— Окно над вашей кроватью? — спросил Мейсон.
— Прямехонько над ней, там Клинкер и спит. Никому он не
мешал. Сэм говорит: он белье портит, счета из прачечной большие. Счета! А уж
он-то за ночь в клубе тратит — на десять лет хватит прачечную оплачивать!
— Он — свободный художник, значит? — добродушно спросил
Мейсон.
— Был раньше, сейчас не совсем. Деньги-то не получить.
— Какие еще деньги?
— Ну, которые хозяин оставил.
— Мне показалось, вы упомянули, что он их поровну поделил
между двумя внуками?
— Ну да — то, что они смогли найти.
— Так они не все нашли? — заинтересованно спросил Мейсон.
— Незадолго до пожара, — Эштон казалось, получал от своего
рассказа удовольствие, — хозяин уладил свои дела. Получил наличными больше
миллиона долларов. Никто не знает, что он сделал с деньгами. Сэм Лекстер
считает, что он их где-то зарыл, но я-то лучше хозяина знаю. Думаю, он их в сейф
положил под чужим именем. Не доверял он банкам. Банки, говорил, в лучшие
времена твоими денежками пользуются и прибыль наживают, а в худшие объявляют,
что очень, мол, жаль, но вернуть их они не могут. Года два назад он так деньги
в банке потерял. Хватило с него.
— Миллион наличными? — переспросил Мейсон.
— Конечно, как же еще он мог их получить? — ощерился Эштон.
Перри Мейсон поглядел на Деллу Стрит и спросил Эштона:
