— У меня в заведении. Витрины не горят, просто открывайте
дверь и входите.
— Хорошо, я выхожу через десять минут, — твердо сказал
Мейсон.
Он повесил трубку, а Шастер, оставив Брэндона у двери,
пересек холл быстрыми нервными шагами и схватил Мейсона за полу пиджака.
— Вы этого не сделаете! — объявил он. — Вы не можете так
уйти! Это чудовищно! Я буду жаловаться! Это шантаж!
Мейсон оттолкнул его рукой и сказал:
— Вернитесь лучше к своим лекциям, Шастер. Никто не может
обвинить вас в их излишней сухости.
Мейсон достал из кармана платок и вытер лицо. Шастер
возбужденно подпрыгнул, точно терьер, лающий на быка:
— Вы же знали, что нельзя нарушать завещание, завещание так
же верно, как золото! Что вы натворили? Пытаетесь пришить моим клиентам дело об
убийстве? Ничего не получится! Вы с вашим привратником наживете кучу
неприятностей! Кучу! Вы слышите? Вы…
Его прервал окружной прокурор Бергер, вошедший в
сопровождении Глассмена. Лицо Бергера выражало недоумение.
— Мейсон, — сказка он, — вы что-нибудь знаете о бриллиантах,
которые находятся у вашего клиента Эштона?
— Нет, но мы можем его спросить, — предложил Мейсон.
— Кажется, надо с ним поговорить. Очевидно, он тут замешан.
Вмешался Шастер:
— Нарушение закона! Все подтасовано! Это Мейсон состряпал,
чтобы нарушить волю покойного.
Мейсон вежливо улыбнулся:
— Я вас предупреждал, мистер Шастер, что всегда бью
неожиданно?
— Вы хотите, чтобы я позвала привратника? — спросила пожилая
женщина в халате.
Тут в комнату шаркающей походкой вошел Оуфли в халате и
домашних туфлях.
— Вы кто? — спросил женщину Бергер.
— Экономка, — вмешался Оуфли, — миссис Пиксли.
— Лучше бы пойти допросить привратника, не предупреждая его
специально, — предложил Бергер.
— Послушайте, — сказал Мейсон, — не кажется ли вам, что в
данных обстоятельствах я должен быть в курсе того, что вы узнаете?
— Идемте, — пригласил Бергер. — Вы будете в курсе, но не
перебивайте ни вопросами, ни советами.
Шастер заметался вокруг стола.
— Вы за ним хорошенько следите, — предупредил он. — Он все
это дело из пальца высосал.
— Замолчите, — бросил Том Глассмен через плечо.
— Идемте, — сказал Бергер миссис Пиксли. — Покажите дорогу.
Женщина пошла по коридору, задники ее туфель шлепали на ходу.
Пол Дрейк пристроился рядом с Перри Мейсоном. Оуфли отстал, чтобы поговорить с
Шастером. Бергер держал под руку Сэма Лекстера.
— Странная женщина эта экономка, — тихо заметил Дрейк. — Все
мягкое, кроме рта, а уж он такой жесткий! За счет остального.
— Под этой мягкостью, — ответил Мейсон, оглядывая фигуру
женщины, — масса силы. Мускулы скрыты под жиром, но она очень сильна. Обратите
внимание, как она держится.
Женщина вела их по лестнице в подвальный этаж. Открыла
дверь, прошлепала по цементному полу, остановилась перед следующей дверью и
спросила:
— Постучать?
— Нет, только если заперто, — сказал ей Бергер.
Она повернула ручку и распахнула дверь. Мейсон не мог
разглядеть внутренность комнаты, но он видел лицо экономки. При свете, падающем
из комнаты, он увидел, как ее полное лицо застыло в диком ужасе. Ее твердые
губы раскрылись — и он услышал крик.
Бергер выскочил вперед. Экономка покачнулась, воздела руки,
колени ее задрожали и она начала оседать. Глассмен тоже устремился в комнату.
Оуфли поддержал экономку под мышки.
— Спокойно, — сказал он. — Что случилось?
Мейсон протиснулся мимо них.
Кровать Чарльза Эштона стояла под открытым окном. Окно
располагалось на уровне земли. Оно было подперто палкой, отверстие составляло
пять-шесть дюймов, как раз столько, чтобы мог пройти кот. Кровать стояла прямо
под окном, а на белом покрывале была масса грязных кошачьих следов — и на
подушке тоже. В постели лежал Чарльз Эштон с искаженным лицом. Достаточно было
взглянуть на выпученные глаза и высунутый язык, чтобы опытные люди поняли,
отчего от умер.
Бергер повернулся к Глассмену:
— Не пускайте сюда никого. Позвоните в отдел убийств. Не
выпускайте Сэма Лекстера из поля зрения, пока все не выяснится. Я буду здесь и
все осмотрю. Начинайте!
Глассмен повернулся, задел плечом Мейсона и извинился.
Мейсон вышел из комнаты. Глассмен захлопнул дверь:
— Пропустите меня к телефону. Мистер Оуфли, не пытайтесь
удрать.
— Почему это я должен удирать? — обиделся Оуфли.
— Не делайте никаких заявлений! Не делайте никаких
заявлений! — истерически умолял Шастер. — Молчите, говорить предоставьте мне!
Неужели не понимаете? Ведь это убийство! Не разговаривайте с ними. Не подходите
к ним. Не…
— Закройте рот, — воинственно подступил к нему Глассмен, —
или я сам заткну его!
Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:
— Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы не
понимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить!
Молчите! Дайте мне говорить вместе вас.
— В таких разговорах нет необходимости, — заверил его Оуфли.
— Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика. Помолчите
и успокойтесь.
Когда все поднимались по лестнице, Перри Мейсон, отстав,
наклонился к Полу Дрейку.
— Побудь здесь, Пол, — попросил он, — посмотри, что будет.
Постарайся увидеть все, что сможешь. А не сможешь увидеть — пусть работают твои
уши.
— Смываешься? — спросил Дрейк.
— Есть еще срочные дела, — ответил Мейсон.
Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мейсон
повернул направо, прошел через кухню, спустился с крыльца и оказался в
дождливой ночи.
8
Электровывеска, прославляющая «Вафли Уинни», не светилась.
Над дверью горел ночник. Перри Мейсон повернул ручку — дверь отворилась. Мейсон
закрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед еще одной
открытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина.
Мейсон сказал «Хэлло!». Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светом
настольной лампы под розовым шелковым абажуром.
У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула,
стол и книжный шкаф — грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов.
Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней —
через щель — Мейсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене висело
несколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнате
царила атмосфера домашнего уюта. На столе — фотография Дугласа Кина в рамке.
