– Бей! – резкая команда послужила той вехой, что отделила жизнь от смерти более, чем десяти человек на этом речном льду.
– Не увлекайся, пусть бегут, время не трать! – одёрнул молодого карела Калеву старший разведгруппы.
И они все вместе начали стаскивать в одну кучу сани. Вот последние уткнулись в общую кучу выпряженным передком, и Онни, разведя рядом костерок, начал разносить жарко пылающий берестяной факел по всем. Сено в санях было хорошо высушено, и уже через три минуты тут всё было охвачено жарким огнём.
Митяй, заканчивая перезарядку своего речника, взглянул вдаль и вздрогнул. Из-за речной излучины выплывали пока ещё такие маленькие тёмные фигурки всадников. И было их много.
– Тревога! – закричал мальчишка, и разведчики, вскочив на свои широкие лыжи, заскользили к речному обрыву. Нужно было поскорее подняться на него, а там перескочить через небольшой перелесок, где около опушки их ждали пять оленьих упряжек с нартами, отрываться от погони. Последним отходил Севостьян с Митяем и, оглянувшись, уже можно было различить, как к ним на рысях летят всадники.
Севостьян оттолкнулся и заскользил вниз на широких охотничьих лыжах, вдруг ветка орешника спружинила, и его правая лыжа на полном ходу боком влетела в молодую сосну. Буквально какого-то мгновения не хватило опытному лесовику уйти от столкновения, и вот он уже лежит распластанный на снегу.
– Дядька Севостьян, вставай! Подъём! – хрипло вскрикнул подросток, подтягивая со снега вверх командира.
– Ох! Нога! – вскрикнул тот, и снова опустился на снег, – Беги, Митяй! Не уйти уже мне, видать, ногу тут вывихнул! Попробую придержать этих, сколько могу, а вы, как и обговаривали, уходите по руслу лесной речки. Там снег рыхлый, не должны вас литвины догнать.
– Ты мне, прапорщик, тут панику не разводи! – вдруг басом закричал на командира мальчишка, – А ну встал, взводный, жопу в горсть да прыгай лежмя на лыжи! На кого свой отряд решил бросить!?
– О ё моё! – только и пробормотал ошарашенный офицер, покорно ложась на сдвоенные лыжи.
– За ремень хватайся! – и, отталкиваясь с натугой сулицей, Митяй, хрипя всеми лёгкими, потащил командира через перелесок.
За спиной уже слышались азартные крики литвинов, когда они выехали наконец из перелеска. От стоящих нарт подскочили трое во главе с Онни и положили в одни Севостьяна, а на крайние заскочил уже сам мальчишка.
– Гони! – и нарты начали плавно набирать ход, уходя в верховья лесной речки.
Литвины были обозлёны недавней гибелью князя Селов Зигмаса, и теми нападениями, которые случались всё чаще и чаще в последние дни. Поэтому командир дозорной полусотни, увидев уничтоженный обоз с фуражом и спины тех, кто это сделал, решил их уничтожить, во чтобы то ни стало, и не считаясь не с какими потерями. Тем более, за каждого убитого и пойманного русского «лесовика» князьями была обещана огромная награда в два строевых коня, и нужно было постараться её получить. Вот и летели всадники мимо побитых у горящих саней соотечественников, скалили зубы и сжимали в руках копья и мечи. Рывком был преодолён речной обрыв и, проскочив небольшую поляну, полусотня, продираясь, углубилась в негустой лесок. Пройдя его насквозь, Ян, высокий командир из племени Ятвягов, увидел свою добычу.
Впереди, на отдалении двух сотен метров мерно и, казалось вовсе даже не быстро, удалялись пять странных саней, влекомых впереди какими-то рогачами. В каждом из саней сидели по две фигурки в белом и сжимали в руках луки. Ян, убрав меч в ножны, тоже выхватил из колчана лук и выпустил в сторону последних саней стрелу. Буквально трёх метров не долетев, та впилась в снег.
– Уйдут! – зло подумал ятвяг и, закинув лук обратно в колчан, резко с места бросил коня вперёд, пришпоривая и нахлёстывая. Ему нужно было сделать всего-то один рывок, и добыча будет у него в руках!
Лесная речка была занесена снегом буквально по пояс, и нарты своими широкими полозьями-лыжами проминали его совсем не на много. Олень, конечно, уступал коню в скорости, но только не на заснеженной трассе. Главным было уйти от первого удара литвин и набрать хорошую скорость. Лёжа на крайних нартах, Митяй прицелился в пустившего стрелу всадника на обрыве и нажал на спуск, но тот литвин резко рванул своего коня с обрыва вперёд, и болт пробил тело соседнего воина. В паре метров позади саней в снег впились сразу две стрелы.
– Ещё чуть-чуть и достанут! – стиснув зубы, прошептал паренёк, накручивая ручку взвода на рейке оружия.
Всего на ней было двадцать зубцов, но на расстоянии двухсот метров вполне себе хватало натяжения и пятнадцати. Вся перезарядка речника на нартах длилась секунд двадцать пять, и уже две новые литвинские стрелы впились в нарты.
– Только не в оленя! Лучше в меня! – взмолился Митяй, наконец-то поставив самострел на боевой взвод.
Конь нагоняющего сзади всадника хрипел, роняя хлопья пены, и буквально рассекал мощной грудью сугроб, стараясь вырываться вперёд.
Митяй, быстро прицелившись, нажал на спуск одновременно с выпустившим в него стрелу врагом. Тяжёлый болт буквально выбил из седла полусотника, пробив его насквозь вместе со всей бронёй и одеждой. Но и сам мальчишка громко взвыл, схватившись за левое плечо. Стрела ятвяга срезала хороший кус мяса на левой руке.
Русло реки в этом месте делала большой изгиб, и с четырёх передних саней по открывшейся погоне разом ударили луки, ссадив на землю нескольких воинов.
Ни о какой дальнейшей погоне за русскими лесовиками речи уже быть не могло. Кони вымотались в этом сумасшедшем беге по сугробам. Командир лежал на снегу без памяти, а с ним погибли и были ранены ещё семь воинов. И обозлённые потерями ятвяги, сгрудившись на речном повороте в бессилии, потрясали вслед уходящему обозу копьями.
– Мы ещё встретимся, русские!
Три дня шла тризна под осаждённым Торопцом по князю Селов Зигмасу. На целых три дня только одним своим выстрелом был задержан стремительный набег на восток, дав приблизиться спешащему новгородскому ополчению хотя бы ещё на семьдесят вёрст. Сын Зигмаса Довгерд, вставший за отца над осаждавшими, горячился в шатре.
– Долго ещё сидеть будем? Весь осадный припас уже наготове! Если бы вы все решительней были, то и отец бы сейчас не был сгоревшим прахом. А мы бы уже давно пировали в тереме у Давыда!
Сложно было возражать горячему предводителю Селов. И последний довод, что не прорубили ещё по всему льду вокруг крепости дорожки да заступы, был им так же легко отринут.
– Прорубим на месте! А потом и на стенах порубим всех русских защитников как псов!
Ранним утром двадцать восьмого января взревели сигнальные трубы в лагере осаждающих, и всё трёхтысячное войско многочисленными штурмовыми колоннами поползло с западной и южной стороны к крепостным стенам.
Первыми по ним ударили два собранных Андреевскими мастерами скорпиона, те стационарных стреломёта, которые могли бить в даль более, чем на семьсот шагов. А с четырёхсот их уже поддержали десять реечников, и уже затем к ним подключились арбалеты более простых систем. Атакующие же просто не могли быстро приблизиться к крепости из-за той обильной наледи, что специально по совету Андреевских розмыслов (сапёров) заледенили на всех подступах. Приходилось прежде вырубать ступеньки на склонах, набрасывать вершины деревьев и хворост, теряя при этом время и становясь прекрасной мишенью. И то в один, то в другой щит впивался арбалетный болт или тяжёлая стрела скорпиона, и ранее голубой лёд перед крепостью уже обильно окрасился в красный цвет. Но, несмотря на это, атакующие всё продолжали упорно приближаться к своей цели. И вот с крепостных стен уже ударили луки, засыпая литвинов тяжёлыми стрелами. Более трёх сотен воинов потерял враг, прежде чем смог приблизиться на уверенный выстрел снизу, и вот теперь уже обороняющиеся были вынуждены укрыться от непрерывного дождя их стрел.
