– Готовьте бревна! – закричал Андреевский крепостной старшина Онисим, и по сигналу его горна на осаждающих полетели десятки специально поднятых на стены брёвен, камней и огромных колод. Падая, они перемешивали атакующие отряды, калеча и убивая людей, да разбрасывали их по ледяным валам. Со стуком встали десятки длинных лестниц, и по ним как саранча тут же полезли наверх атакующие.
– Масло и смолу зажигай!
И вспыхнули ярким пламенем десятки котлов, заранее разогретых на стенах.
– Подавай!
Вот огромные двухведёрные ковши, удерживаемые по трое дюжими ополченцами из кузнецов да кожемяк, выплеснули своё адское варево вниз на головы штурмующих. И тут же раздался дикий ор сгораемых заживо, а огненная смесь всё лилась и лилась обильно вниз, сжигая людей, лестницы, щиты и прочие осадные конструкции. Огненного вара было наготовлено в избытке, и литвины, сломленные той жутью, что они здесь увидели, бежали прочь от этих страшных стен, бросая оружие.
– На вылазку! – отдал команду Онисим, и две сотни ратников из Торопецкой дружины в специально загодя заготовленных и одетых на ноги ледоступах с железными шипами ударили по центру в уже дрогнувшее и деморализованное войско штурмующих. Хитрая обувь позволяла уверенно двигаться по льду, и на подступах к стенам дружинники посекли не одну сотню ударивших в панику драбов.
Итог Торопецкого штурма для осаждающих был плачевным. За один день полегло или было покалечено около трети их войска, так что о продолжении активных боевых действий под стенами уже не могло быть пока и речи. Нужно было готовиться к затяжной осаде и требовать для себя ресурсы и подкрепления.
Головное девятитысячное войско литвин во главе восьми князей шло по пятам у Ярославовой дружины. Силы были явно неравными, и приходилось отступать всё дальше и дальше в верховья Западной Двины.
Второго февраля со стороны Селигерских озёр к Ярославу Всеволодовичу подошла долгожданная подмога. Около семи сотен ратников и ополченцев из Торжка прибыли с огромным санным обозом, а две их сотни из служивых ратников были конными. Дальше отступать уже было нельзя, и на военном совете разработали общий план действии.
Учитывалось прежде всего то, что Новгородское ополчение под предводительством Посадника и Тысячного должно было к этому времени приблизиться к городу/крепости Великие Луки и преградить пути для отступления и снабжения всего литвинского войска. Поэтому решились на хитрость.
Бригаде Андрея было необходимо выманить за собой часть сил к реке Волкоте, а уже там совместно с тайно отошедшей половиной Ярославовой дружины обрушиться в удобном месте на преследователей. Было, конечно, в этом плане уязвимое место. Если литвинские князья только узнают про ослабление русского заслона на Двине, его уже ничего бы не смогло спасти от многократно подавляющего численностью противника. Просто навалятся и сомнут всем скопом! Но нужно было рисковать, и пятого февраля в удобном холмистом месте Валдайской возвышенности дружно ударили тысячи топоров по берегам Западной Двины, делая непроходимыми для конной рати все окрестные леса. Деревья валились не абы как, а внахлёст и наперекосяк, так что, куда бы только не сунулся враг, везде бы его на десяток вёрст ждало сплошное море из перемешанного между собой леса. Саму реку тоже перегородили завалами стволов, за которыми стояли сцепленные между собой цепями сани, образуя своего рода крепость. Всё это прикрывалось Торжковскими пешцами, а видимость присутствия всей конной рати создавали постоянно перемещающиеся с место на место большие верховые отряды.
Литвинские князья в окружении свиты стояли в отдалении и смотрели с любопытством на всю эту суету.
– Что-то опять задумали эти русские! – со злостью выговорил Гедемин и насторожился, внимательно вглядываясь, как в восточном направлении отдаляется более трёх сотен с таким ненавистным и памятным ему флагом Андреевской сотни.
– Что, прошлых друзей увидел? – с усмешкой поддел его князь Куршей Мацей.
– Таких бы друзей и…! – выругался Гедемин, – Эти сотни никак нельзя отпускать, они в прошлом году нам много крови пролили! И через минут двадцать за отходящей от основного русского войска Андреевской бригадой ринулось вдогон, более тысячи литвинов верхами. Вот и устье Волкоты, и сотни, свернув, понеслись по неширокой реке в её верховье.
Гедемин торжествовал. Наконец-то приближался тот сладкий миг расплаты за осеннее поражение, которое он так ждал, и за все те насмешки, которые ему, гордому князю, пришлось пережить с избытком от своих товарищей. И вот дозорные сотни этого проклятого Андрея загнаны в узкую ледяную ленту реки и осталось только его нагнать да раздавить. Шляхтичи уже нагоняли русских, заметно утомившихся, прокладывая себе путь по сугробам и начали подтягивать к себе поудобнее копья да доставать из ножен мечи. Вот впереди показался изгиб реки, и русские, нырнув за него, скрылись из глаз.
– Быстрее! – закричал Гедемин и поднял свой меч над головой. Литвинская тысяча вошла узкой змеёй за поворот и сразу же непроизвольно снизила ход. Перед ней вместе с Андреевцами стояло более полутора тысяч ратников, и уже натягивали тетиву своих мощных сложносоставных луков. Сзади с дальнего конца разнеслись заполошные крики, а по берегам обрывистой реки из сугробов вдруг выросли многочисленные фигуры русских воинов.
– Западня! – промелькнуло в мозгу у Гедемина, и на всю его рать посыпался дождь стрел. Бой был недолгим, но яростным. Поняв, что если они будут топтаться на месте, то всех их тут просто перестреляют, литвины бросились на прорыв, где и были полностью, во главе со своим князем, изрублены превосходящими силами.
Не спасся из них никто…
На Западной Двине в качестве пробы основное войско литвин попыталось было пробиться через основной завал реки, но, потеряв пару сотен воинов побитыми стрелами, да примерно столько же порубленными пешцами из Торжка, в самой гуще мешанины из брёвен и стволов успокоилось и встало лагерем.
Наступило шаткое равновесие. Литвин было уже меньше девяти тысяч против основного четырёхтысячного русского войска, но они были на чужой земле, и от каждой опушки или сугроба можно было ждать стрелу или арбалетный болт. Ни одной ночи не обходилось в их лагере без суматохи или тревоги. Нападения и налёты уносили жизни шляхтичей и простых воинов, а главное, держали их в постоянном напряжении и не давали так нужного, полноценного отдыха.
Седьмого февраля с утра вдруг в литвинском лагере поднялась суматоха, и через час опустели расчищенные и утрамбованные тысячами ног поляны, а враг, прикрываясь крепкими заслонами, начал откатываться на запад.
– Видать, весть до их князей дошла о том, что новгородское ополчение к ним с запада зашло, пути отхода перекрыв, – решили в свите Ярослава.
– Куда, думаете, враг скатываться будет? – задал он главный вопрос своим воеводам. Самым вероятным всем показался путь через Усвятские и близкие с ним озёра, там удобнее всего было соединиться с той ратью, что осаждала Торопец, и уже затем оттянутся к союзному Полоцку, да и простора для литвинской конницы в тех местах было изрядно. Ведь именно в ней, в коннице, видели свою силу их князья.
