Щёлк!
Щелчок самострела Ваньки Изборского слился с коротким криком стражника и он, чуть не сшибая Родьку, скатился вниз по винтовой лестнице.
– Вперёд! На стену!
И пятёрка пластунов ринулась наверх. Выскакивая в боевом запале в арку прохода, десятник чуть было не схлопотал копьё в грудь. Буквально в волоске прошло от него стальное жало. Сказались бесчисленные тренировки, и тело среагировало быстрее мысли, уходя в сторону от смертельного удара.
На! Остриё меча вошло в левое подреберье, рассекая ослабленную тут боковую кольчугу и человеческую плоть копейщика. Родька, не вытаскивая меч, упал на колени и сдёрнул с плеча взведённый самострел. С левого бока так же пристроился звеньевой Лютень из Торопецких.
Щёлк!
Первым вылетел болт звеньевого, и в десяти шагах впереди завалился бегущий высокий воин с мечом.
Щёлк!
И, выронив щит, опустился на камни второй пробитый Родькой воин.
– Перезарядка! –скомандовал десятник и, прикрывая стрелков, вперёд выскочили двое пластунов с большими щитами.
Вовремя! В один из них с глухим стуком впилась стрела.
– Лучник в ста шагах, за копейщиком, открытый!–крикнул Ванька, выглядывая из-за щита.
Щих!
Стрела буквально состригла прядь кудрявых русых волос с макушки Изборского пластуна.
– Не высовываться! Бьём разом втроём! –отдал команду Родька, накручивая рычаг взвода на рамке механизма.
– Все готовы?! Пётр, высунь шлем этого, –и десятник кинул щитовому часть лежащего датского доспеха.
– Бьём без команды, как только стрела ударит!
Звон по шлему ударил звонко колоколом, и разом три русских самострела ударили из-за щитов.
– Вперёд! – рявкнул Родька, и пятёрка ринулась по стене дальше.
В это время через захваченные ворота в город начала вбегать первая тяжёлая сотня, закованная в броню, а на стены по внутренним винтовым лестницам уже спешили подняться курсанты ратной воинской школы.
В городе же в это время творилась форменная паника!
По улицам носились конные пятёрки данов, рубящие мечами и колющими копьями своих же воинов. Визжали женщины, и кричала истошно детвора. Жители носились, стремясь укрыться в дверях домов и любых строений. Ревели сигнальные рога на стенах и у городской ратуши, где была казарма гарнизона. Два десятка самых боеспособных и отчаянных датских конных латников уже лежали перед ощетинившейся длинными пиками стеной щитов. А в ворота всё продолжали и продолжали вливаться новые сотни захватчиков, отодвигая свою стенку всё дальше и дальше в город.
– Климент, давай глашатых! –отдал команду комбриг, и на крепостную стену полез десяток немцев, что добровольно влились к ним после вызволения из «гостеприимного Кёге».
Через пару минут с захваченной северной стены в город заревели голоса, из свёрнутой в трубы бересты.
– Achtung! Achtung! Deutsche, Leute von Lübeck, hört zu! Die Macht der dänischen Eroberer ist vorbei! Hansa, Graf von Holstein Adolf IV., Nimmt Sie unter seinen Schutz. Besiege die dänischen Invasoren und schließe dich der Hansa-Seite an! (Внимание, внимание! Немцы! Жители Любека, слушайте! Власть завоевателей датчан закончилась! Вас берёт под свою защиту Ганза, граф Гольштейна Адольф IV. Бейте захватчиков датчан и переходите на сторону Ганзы! -Нем.)
И так продолжительное время, на протяжении получаса:
– Achtung! Achtung! Deutsche, LeutevonLübeck…
То в одном, то в другом месте начали опускаться вниз щиты, копья и луки немецкой крепостной стражи. Из слухового окна дома вылетел первый кирпич и упал на голову датскому пехотинцу. С крыши другого слетела одна, затем вторая и третья плитка черепицы. Затем, как по цепочке, по всему городу раздался крик: «Бей датчан!», подхваченный уже рёвом сотен голосов. И в бывших хозяев города полетел град камней. На стенах западной, восточной и южной сторон уже кипел ожесточённый бой многочисленного немецкого ополчения с их недавними старшими и командирами из датчан.
– Общая атака! – поднял свой меч Сотник и заревел, –Га-а-анза! Слава Адольфу IV!
Штурмовые колонны, скандируя, медленно двинулись к центу города, куда уже под градом камней отступили все датские силы и оставшиеся им верными их немногочисленные союзники.
К ночи, в городе за датчанами оставалась лишь центральная площадь с баррикадами да двумя зданиями, отведёнными ранее под казармы.
– Площадь окружить! В ближний бой не вступать, бить врага на расстоянии, чтобы он и носа не мог высунуть! –отдал распоряжение своему заместителю Клименту командир.
– Селянович, теперь твоё дело по местной власти, ты же у нас за посольское дело отвечаешь. Найди их сам, договорись с ними, объясни, что они больше тут датчан уже не увидят, а к ним навсегда теперь пришла Ганза. Ну и пусть они сами тут порядок наводят, и ко мне, кроме как оказать помощь бригаде, пусть даже и не подходят, некогда! У меня вон и так дел невпроворот! Ежели что, так себе вон все лавры освободителя-победителя можешь приписать. Нужно как-то ещё этих загнанных в угол викингов выкурить. Сдались они мне теперь, когда этот город, по факту, уже и так нами взят!?–ворчал Андрей, вглядываясь из узкого перегороженного разным хламом переулка на центральную площадь.
На ночь активную фазу войны было решено не начинать, вели только беспокоящий обстрел из луков и самострелов да метали, освещая и бодря врага, факела. Две третьих людей в это время спали, а треть не давала спать противнику. Так, собственно, и провели эту ночь.
Поутру комбригу пришлось-таки сыграть свою роль прославленного военачальника-освободителя. Как напутствовал Путята Селянович: «Сиди себе, важничай, надувай щёки, хмурь брови да бубни себе под нос перед представителями местной общественности, что ты, дескать, тоже за дружбу и воинское братство, и также искренне разделяешь с ними всю радость от освобождения этого уютного городка. А особенно, ты рад от того понимания местными вождями, что бригаде нужна вся их посильная поддержка и самая их широкая да бескорыстная помощь. Особенно если она, эта самая помощь, будет всё дальше расти со временем, и только лишь ещё более крепчать и увеличиваться». На что смутившиеся представители славного Любека начали ёрзать, мямлить и слезливо оправдываться, что, их и так уже хорошо датчане заставили поделиться, и они бы, конечно, с чистым сердцем всё непременно бы отдали.…Только серебра да злата у них осталось всего ничего, а так они, конечно, какой-никакой, но выкуп русским наберут. Тут уже пришло время гневаться Сотнику, до которого наконец-то дошло, что его воспринимают тут, как и положено в этом времени, за военачальника, взявшего город «на копьё» и по традиции требовавшего выкуп за милосердие сильного к местным жителям.
– Alliierte! Alliierte! Hansa und Russland sind Verbündete! Nur Proviant, Obdach und gute Einstellung! Brauchekein Goldund Silber! (Союзники! Союзники! Ганза и Русь союзники! Только провиант, кров и доброе отношение! Золото и серебро не надо! -Нем.)–перевёл Путята.
