На титульном плане фильма звучит не Иоганн Штраус, а Рихард. Начало века и, прежде всего, Вена начала века – важная для Кубрика культурная отсылка. Свой последний фильм он поставит именно по одному из столпов декадентской Вены, Артуру Шницлеру (которого в Россию импортировал, среди прочих, Всеволод Мейерхольд). Кубрик – персонаж с колоссальными претензиями – чувствовал бы себя уютно среди авторитарных художников начала века, творивших «новое искусство», «новую философию» и «новую религию». «Одиссея» столь же синкретична, как и сознание 1910-х: перемешаны религиозные, сциентистские, мистические, психоаналитические мотивы. В фильме звучит «не просто» Рихард Штраус, а симфоническая поэма «Так говорил Заратустра». Ницшеанство – самая органичная для Кубрика философия.
«Одиссею» можно истолковывать, как поиски Бога или, во всяком случае, высшего разума, пославшего на Землю обелиск. (Впрочем, зачем Кубрику было искать бога, если он твердо знал, что бог – не кто иной, как сам Кубрик.) Однако в пути высший разум оказывается рукотворным, притаившимся внутри суперкомпьютера. Чтобы найти Бога, приходится убить его: Дэвид отключает компьютер и затем проходит сквозь туннель из звуков и красок, который пошло именуют «психоделическим». Типа путешествия «в сетях» из киберпанковской мифологии. Дэвид оказывается в точке, где пространство сплавляется со временем (сравните с финалом «Сияния», где у познавшего истину смерти героя с пространством и временем тоже полный беспорядок), прошлое – с настоящим и будущим. Он видит собственную старость и смерть: финал «Одиссеи» повлиял на финал «Соляриса» Андрея Тарковского.
Астронавт переживает превращение, но в кого? В странный зародыш-глаз, который плывет в космическом пространстве? В Бога, которого он убил? В сверхчеловека? Роман Артура Кларка, опубликованный позднее, рассказывал о возвращении Дэвида, чьи сверхчеловеческие способности приводят его к конфликту с землянами. Сверхчеловек – постоянный герой Кубрика, но только в идеале. Его герои проходят или, что чаще бывает, не выдерживают (как Алекс в «Заводном апельсине) испытания на сверхчеловечность.
С этим связана, как бы помягче сказать, моральная двусмысленность фильмов Кубрика. Он – кто угодно, но только не моралис и не гуманист. «Цельнометаллическую оболочку» можно в равной степени толковать и как антивоенный фильм, и как фильм о становлении человека, отбросившего пацифистские цацки и постигшего тайну убийства. История человечества в «Одиссее» начинается с того, что причастившееся обелиску раннее homo убивает вожака враждебного племени. Весьма двусмысленно и название компьютера-Бога. Аббревиатура HAL – всего лишь IBM, «сдвинутый» на одну букву назад. «Хэл» – это и что-то простецкое, пахнущее яблочным пирогом и охотой на болотных куликов. Но вместе с тем «Хэл» звучит угрожающе, чудятся отблески адского пламени.
«Космическая одиссея» от иных фильмов отличается тем, что здесь есть, что интерпретировать. Поскольку, интерепретируя его, мы интерпретируем не вымысел Кубрика, а самого Кубрика.
1969. «Дикая банда», Сэм Пекинпа
Синдром нового века творит чудеса. Отметить по мере сил наступление XX века, единодушно приветствовавшегося как царство разума и прогресса, постарались даже самые специфические герои века уходящего. Например, те, интерес которых к техническому прогрессу ограничивался областью стрелкового оружия. 21 ноября 1900 года пятеро парней, возраст которых колебался в районе 30, принарядились и отправились на групповую фотосъемку в техасском Форте Уорт. Фотографию эту найти нетрудно. Вот они, красавчики, которых легко принять за приказчиков: в котелках, прилизанные, поди, надушенные. Сэндэнс Кид, Уилл Карвер, Бен Килпатрик, Харви Логан и Бач Кэссиди. Конокрады, налетчики и убийцы, более известные под коллективным псевдонимом «Дикая орда», который в России, когда речь идет о фильме Пекинпа, для пущей завлекательности переводят как «Дикая банда». Короче говоря, здравствуй, дружок, Новый век, мы готовы войти в тебя.
Вошли они в XX век действительно триумфально. Спасибо все тому же техническому прогрессу. Первый вестерн – снятое в 1903 году «Большое ограбление поезда», – это о них, голубчиках. «Дикая орда» дважды, в 1892-м и 1901 году, грабила знаменитый Большой северный поезд в штате Монтана. В 1899 году она атаковала поезд компании «Юнион пасифик», которую обессмертил фильм Сесилля Блаунта Де Милля, в штате Вайоминг. Впрочем, уже в 1901 году Сэндэнс Кид и Бач Кэссиди свалили в Южную Америку, где, кажется, погибли в бою с боливийскими солдатами 6 ноября 1908 года. Последняя зафиксированная в истории «Дикой орды» стычка произошла в марте 1912 года в Техасе, когда погиб Бен Килпатрик.
Действие «Дикой орды» Пекинпа датировано следующим, 1913-м, годом. Таким образом оно вынесено за рамки истории настоящей «орды». Часто говорят, что Пекинпа вернул вестерну историческую достоверность. Показал впервые на экране индейские одеяла, изукрашенные самыми что ни на есть натуральными свастиками, и грязных, тупых, злобных ублюдков, которых традиционный вестерн выдавал за героев. Впрочем, грязные, тупые, злобные ублюдки и предатели – постоянные герои Пекинпа и в вестернах, и в гангстерских фильмах, и в шпионских. Он не то чтобы имел что-то против именно жанра вестерна. Он ненавидел – экзистенциальной, а не идеологической ненавистью – любую героическую мифологию.
И вряд ли он сознательно «полемизировал» с вышедшим в том же году фильмом Джорджа Роя Хилла «Бач Кэссиди и Сэндэнс Кид», хипповским, расслабленно-романтическим сказанием о лапушках-налетчиках, которые и людей-то никогда не убивали, а так, развлекались, пока их не прикончили злобные боливийцы. В ту эпоху романтизировались даже отпетые уроды Бонни и Клайд, которых директор ФБР Гувер, хоть и был фашистом, совершенно справедливо назвал «бешеными псами Америки». Вот еще, стал бы Пекинпа полемизировать с этими, «волосатыми».
Эффект демифологизации Дикого Запада был бы, пожалуй, сильнее, если бы герои «Дикой орды» «носили» галантерейные лица с групповой фотографии, а не благородные физиономии Уильяма Холдена и Роберта Райна.
Старые налетчики во главе с Пайком Бишопом (Холден) попадают в ловушку, расставленную профессиональными охотниками за головами во главе с Дюком Торнтоном (Райан). Он – бывший сообщник бандитов, выкупающий таким образом свою свободу. В кровавой бане погибла попавшая под перекрестный огонь процессия Общества трезвости, но пятерым «диким» удалось вырваться из кольца. В украденных сумках оказались медные кольца для белья, по пятам идут пистолерос. Сволочь на сволочи скачет и сволочью погоняет. Сцены с «дичью» и «охотниками» чередуются, но принципиальной разницы между ними нет.
«– Кто убил моего отца?
– Да какая тебе разница?»
Антигероям остается бежать из огня да в полымя, в Мексику, где бушует гражданская война всех против всех. Приходится грабить по заказу полевого командира – дикаря, именующего себя генералом Мапачи, – поезд с оружием, чтобы спасти самого младшего из банды, Ангела, пристрелившего свою невесту, ставшую генеральской шлюхой. Увидев эту сцену, невозможно не подивиться, насколько талантливо Никита Михалков тащил все, что плохо и даже хорошо лежит, из кино, которое, в отличие от простых поклонников «Своего среди чужих», имел возможность смотреть. Естественно, спасти компаньеро не удастся. В феерическом финальном побоище погибнут сотни персонажей, включая всех «диких». Выживут лишь Дюк и старый мексиканец, приглашающий его присоединиться к повстанцам.
