Чтобы что? Чтобы СССР не пожаловался в женевский офис Красного Креста, во Всемирную лигу сексуальных реформ, в «Международную амнистию»? Чтобы начальство не заругалось? Не только в Польше и Югославии, но и во Франции, будущей витрине единой нацистской Европы, никакие Красные Кресты не мешали люфтваффе косить на бреющем полете колонны беженцев. И Геринг ножками не топал.
P.P.P.P.P.S. На этом удручающем фоне православное кликушество НМ было бы невинной шалостью, если бы не приобретало характер злобного шаржа. В «Адмирале» Андрея Кравчука молитва проводила русское судно через мины. Лубок? Лубок, ну и славно. В «Царе» Павла Лунгина икона как торпеда сносила опору моста, преградив путь злым ляхам: да ради бога. В «УС-2» стоит Наде, вцепившейся в разумную мину, помолиться, как лично за ней охотящийся самолет (все ВВС и танковые соединения врага погибли в обреченной вендетте с Михалковыми) рушится в море. Мина выносит Надю на берег. Воспитанная девочка благодарит ее и отпускает на волю волн. Мина делает книксен и тут же топит родной, советский пароход. Очень безбожный: на нем партархив эвакуировали, бюсты Сталина (сомневаюсь в реальности такого маразма) и пианино обкомовской жены. Ни Наде, ни НМ их не жалко. Но команда-то чем провинилась?
Клип на песню «Так фигли ж ботик потопили!»: «На нем был новый патефон, и два портрета Джугашвили, и курительный салон».
Логично. «УС-2» – сага о том, что Михалковы в огне не горят и в воде не тонут. Прочие насекомые оттеняют их душевные муки. Никого не жалко, никого… Черт с тем, что НМ не жалко никого. Но и зрителям – тоже. Когда НМ включает «психологию», это похлеще некропорно. НМ никогда крестиком не вышивал, но и топором еще не монтировал, как смонтировал все более крупные планы глаз цыганской девочки и глаз фрица, палача табора.
Перекошенное лицо – главное актерское орудие: так не гримасничали и в немых мелодрамах, спародированных НМ в «Рабе любви». Даже перепиленные пополам, с вываливающимися кишками, герои не умрут, пока не расскажут все, что думают о Сталине. Единственный актер, кто действительно работает, – Сергей Маковецкий в роли полупомешанного офицера СМЕРШа. Как же ему неуютно в этой фильме!
Пользуюсь случаем, чтобы извиниться перед Павлом Лунгиным и Владимиром Хотиненко за суровые отзывы об «Острове», «Царе» и «Попе». Когда я писал о них, я еще не видел «УС-2».
P.P.P.P.P.P.S. Не смея разбомбить пароход с ранеными, немецкий летчик решает хотя бы обосрать капитана. Его голая задница маячит на экране во всех ракурсах, пока в нее не всаживают заряд из ракетницы. Механическое анальное изнасилование как метафора Великой Отечественной?
Я знаю, почему отменили показ «УС-2» на Красной площади. Сурков прикрыл глаза, представил и вздрогнул: 9 мая над Кремлем парит огромная голая нацистская жопа. Достойный символ русского кино, поднявшегося с колен, чтобы встать раком.
2012. «Джанго освобожденный», Квентин Тарантино
Когда «грязная дюжина» евреев-спецназовцев с прибаутками и улыбочками скальпировала пленных немцев, а вся нацистская верхушка заживо сгорала в парижском кинотеатре за год до конца Второй мировой войны, казалось, что Тарантино достиг пределов радикализма в отношениях с мировой историей и экранной мифологией истории. «Джанго освобожденный», баллада о двух охотниках за головами, истинном арийце докторе Кинге Шульце (Кристоф Вальц) и «ниггере» Джанго Фримене (Джейми Фокс), двух «немезидах», карающих в 1858 году «старый, добрый Юг» за грех рабовладения, доказал, что в «Ублюдках» он только разминался.
В прологе «Джанго» Шульц советует освобожденным им рабам – не специально, но так получилось, что владельцев он пристрелил в процессе рутинного сбора информации о своих «клиентах» – пробираться в свободные от рабства штаты, ориентируясь на Полярную звезду. Те, кто еще секунду назад был унижен до животного состояния настолько, что вызывал не жалость, а только брезгливость, пялятся на небо, в которое герои Тарантино еще никогда не всматривались. Даже если, как чернокожий киллер из «Криминального чтива», экстатично апеллировали к Библии. Полноправным героем Тарантино впервые стало небо, чье терпение переполнилось до такой степени, что оно послало на Землю двух безжалостных стрелков.
Впрочем, в кульминационный момент «Ублюдков» с неба – то есть с экрана, но экран это небо синефилов – на нацистских бонз уже изливался мстительный огонь. Его отблески пляшут в самом названии «Джанго освобожденного», отсылающем сразу к двум – чудным в своем сочетании – источникам.
«Джанго» – это фильм (1966) Серджо Корбуччи, снятая с изуверским юмором вариация на темы Серджо Леоне. Тарантино вообще любит и жалеет ублюдочный итальянский жанр: так, на «Бесславных ублюдков» его вдохновил «Этот проклятый бронепоезд» (1978) Энцо Кастеллари. Тот Джанго (Франко Неро) таскал за собой на веревочке гроб, где ждал своего часа пулемет. Как любой уважающий себя герой спагетти-вестерна, он был мстителем без имени и прошлого. У нового Джанго типическая – сказал бы советский критик – биография раба, разлученного с любимой женой.
Но «Джанго освобожденный» – это почти «Прометей освобожденный» – трагедия Эсхила, один из краеугольных текстов человечества. Прометей принес благодатный огонь людям. Огонь, который принес Джанго, радостно пожирает усадьбы с их колоннадами, фронтонами, бесценными библиотеками и милыми безделушками. Обгладывает кости не только небритых наемников, пытавшихся остановить Джанго, но и златокудрой помещицы. Тарантино без сожалений предает пламени весь «старый, добрый Юг», «унесенный ветром», бессчетное количество раз воспетый и оплаканный Голливудом и американской литературой. И барышням, и старцам, и плантаторам, и «белой швали» – доктор всем сказал: в морг.
Ну а куда еще?
Что-то 1917 год вспомнился: «мужики сожгли библиотеку в усадьбе». По большому счету Тарантино сложил гимн не просто революции, и тем более не бархатной революции, а якобинству, верящему, что свободу крестят в кровавой купели, и никак иначе. Своего рода ответ «Линкольну» Стивена Спилберга, который полагает, что свобода – такая штука, которую ставят на голосование в конгрессе, ратифицируют и, пронумеровав, подшивают к Конституции.
Рабовладельцы, говорит Тарантино – а он как никогда серьезен и заставляет американскую историю платить по счетам без срока давности, – те же нацисты, которых он жег в «Ублюдках». На время присмиревшее действие срывается в кровавую баню после того, как Шульц выбивает арфу из рук златокудрой. Да, ему невыносима пытка, которой она подвергает Бетховена: чисто тарантиновский прикол. Но дело в том, что эта музыка вызывает в мозгу доктора вспышки кошмарного воспоминания о рабе по имени д’Артаньян, затравленном собаками у него на глазах. Тень нацизма – эта ассоциация несомненна – падает на штат Миссисипи через звуки Бетховена, только, вопреки всем законам физики, это тень из будущего: доктор реагирует как совестливый немец ХХ века.
Тарантино спрятал в «Джанго» еще один, косвенный, намек на «Ублюдков». Адвоката, которому выпадет роль – по аналогии с подушечкой для иголок – подушечки для пуль, зовут Леонид Моги. Так именовал себя, став французским режиссером, эмигрант из СССР Леонид Могилевский, прославившийся фильмом об исправительном заведении для девушек «Тюрьма без решеток» (1938). При чем тут он? А при том, что, бежав от нацистов в США, он снял «Париж после наступления темноты» (1943), одну из тех поделок о подвигах французского Сопротивления, которые пародировал Тарантино в «Ублюдках».
