Инспектор сунул руку в карман и извлек дневник Мэри Блэкистон. Затем коротко изложил историю его обнаружения.
— Тут много всего интересного практически обо всех жителях деревни, — сказал он. — Столько грязи, что так и хочется вымыть руки. Мерзость эту она собирала в больших количествах!
— Вы не допускаете, что она использовала добытые сведения для шантажа? — предположил Фрейзер. — В конечном счете это могло стать мотивом, чтобы столкнуть ее с лестницы.
— Хорошая мысль, — сказал Чабб. — Некоторые записи весьма расплывчаты. Она писала осторожно. Но если бы люди выяснили, сколько Мэри Блэкистон о них знает, у нее было бы множество врагов. Как у сэра Магнуса из-за Дингл-Делла. Это еще сильнее запутывает дело. Слишком много подозреваемых! Но самый главный вопрос заключается в том, убил ли обоих один и тот же человек?
Инспектор встал.
— Вернете, когда прочитаете, герр Пюнд, — продолжил он. — Пойду-ка я домой. Миссис Чабб стряпает свое Fricassee de Poulet à l’Ancienne [13], да поможет мне Господь. До завтра, джентльмены.
Он ушел. Фрейзер и Пюнд остались одни.
— Инспектор совершенно прав, — произнес Пюнд.
— В том, что подозреваемых слишком много?
— Он задал вопрос, убил ли сэра Магнуса Пая и его экономку один и тот же человек. В это все упирается. Между двумя этими смертями определенно существует связь, но мы ничуть не приблизились к пониманию, в чем именно она заключается. И мы будем бродить в темноте до тех пор, пока это не выясним. Впрочем, ответ, возможно, находится прямо у меня в руках. — Сыщик посмотрел на первую страницу дневника и улыбнулся. — Почерк мне уже знаком...
— Как это?
Но Пюнд не ответил. Он уже начал читать.
[13] Фрикасе из курицы по старинке (фр.).
ЧАСТЬ V
СЕРЕБРО
1
Инспектор уголовного розыска Чабб очень любил отделение полиции на Ориндж-Гроув в Бате. Это было идеальное георгианское здание, надежное и строгое, но одновременно достаточно светлое и элегантное, чтобы быть гостеприимным — по крайней мере, для тех, кто находился с правильной стороны закона. Чабб неизменно входил в него с ощущением, что его работа нужна и что к концу дня мир может стать чуточку лучше. Его кабинет располагался на втором этаже, прямо над главным входом. Сидя за столом, инспектор мог смотреть в высокое, от пола до потолка, окно, и это вселяло в него ощущение уюта. В конце концов, ему выпало быть оком закона. Поэтому справедливо, что он должен иметь такой прекрасный обзор.
Чабб пригласил Джона Уайтхеда к себе в кабинет. Это был рассчитанный ход с целью вытащить парня из фальшивой раковины, которой стал для него Саксби-на-Эйвоне, и напомнить, кто тут главный. Здесь лгать не позволено. На деле перед ним сейчас сидели четверо: Уайтхед, его жена и Аттикус Пюнд со своим молодым помощником Фрейзером. Обычно инспектор держал на столе фотографию миссис Чабб, но прямо перед приходом гостей, не отдавая себе отчета, сунул ее в ящик стола.
— Вас зовут Джон Уайтхед? — начал он.
— Верно. — Торговец антиквариатом выглядел подавленным и мрачным. Он понимал, что игра проиграна, и не пытался это скрыть.
— Как давно вы живете в Саксби-на-Эйвоне?
— Три года.
— Мы не сделали ничего плохого, — вмешалась Джемма Уайтхед. Женщина была такой миниатюрной, что кресло казалось слишком большим для нее. На коленях она нянчила сумочку. Ноги ее едва доставали до пола. — Вам известно, кто он такой и что натворил. Но это все в прошлом. Джонни отсидел свой срок и вышел за хорошее поведение. Мы переехали из Лондона, только чтобы спокойно жить вместе, и вся эта история с сэром Магнусом не имеет к нам никакого отношения.
— Предоставьте мне самому судить об этом, — парировал Чабб.
Дневник Мэри Блэкистон лежал перед ним на столе, и на миг им овладело искушение раскрыть его. Но этого не требовалось, инспектор обладал профессиональной выдержкой.
— Девятого июля в дом некоего Артура Рива проник вор, — начал он. — Мистер Рив, прежний хозяин «Герба королевы», ныне живет с женой, он на пенсии. Окно было выбито, и Рив очень расстроился, обнаружив, что его коллекция медалей, включая редкую греческую награду Георга Шестого, была похищена из гостиной. Общая стоимость коллекции оценивалась в сто фунтов или даже больше, при этом, конечно, не стоит сбрасывать со счетов и большую моральную ценность.
Джонни Уайтхед встрепенулся, но жена рядом с ним побледнела. Она слышала об этом в первый раз.
— Я-то тут при чем? — заявил Джонни. — Я ни про какие медали не слышал.
— Вор забрался через окно, — сказал Чабб.
— На следующий день вы обратились за помощью к доктору Редвинг, — добавил Пюнд. — Вам наложили швы на серьезный порез на руке.
Сыщик улыбнулся про себя. На ландшафтной карте данного преступления две вспомогательные дороги только что дошли до точки пересечения.
— Руку я порезал на кухне, — ответил Джонни. Он бросил взгляд на жену, которую, судя по ее виду, эти слова не очень убедили. — Я даже не подходил ни к мистеру Риву, ни к его медалям. Это все наглая ложь!
— Что вы можете сказать по поводу того, что одиннадцатого июля, за четыре дня до своей смерти, к вам заходила Мэри Блэкистон?
— Кто вам сказал? Вы следите за мной?
— Вы отрицаете этот факт?
— Да что тут отрицать? Ну да, она заходила. Куча народу заглядывает в магазин. И про медали она ни слова не сказала.
— Тогда, быть может, она завела разговор насчет денег, уплаченных вами Бренту?
Пюнд произнес эти слова негромко, без нажима, но что-то в его тоне намекало на то, что ему известно все и спорить бесполезно. Фрейзер знал, что на деле это не совсем так. Смотритель парка как мог замел следы. Он сказал, что Джонни отдал ему пять фунтов, которые был должен за какую-то работу. Пюнд стрелял наугад. И тем не менее его слова возымели мгновенный эффект.
— Ну ладно, — проворчал Уайтхед. — Она приходила, вынюхивала, задавала вопросы — прямо как вы. И что вы хотите от меня услышать? Что я спихнул Блэкистон с лестницы, чтобы заткнуть ей рот?
— Джонни! — почти отчаянно выкрикнула Джемма.
— Все в порядке, милая. — Он протянул к ней руку, но жена отпрянула. — Я не сделал ничего плохого. Брент зашел в магазин несколько дней спустя после похорон Мэри. У него было кое-что на продажу: серебряная застежка от пояса, римская, очаровательная вещица. Я сказал, что это примерно четвертый век до нашей эры. Брент хотел за нее двадцать монет, я заплатил пять.
— Когда это было?
— Не помню... В понедельник! Через неделю после похорон.
— Брент сказал, откуда у него эта вещь? — спросил Чабб.
— Нет.
