— Что за сокол? — хмурясь, проговорила подошедшая к калитке Сновида. — Явно ведь непростой.
Елица переглянулась с ней, а после и с озадаченным появлением незнакомцев Денко.
— Вроде, не воевать нас едут, — парень развёл руками. — Но как будто на остёрцев похожи.
— Тебе всюду теперь остёрцы мерещиться станут, — фыркнула волхва. — Но там посмотрим. Видно, воевода им нужен. Да то пока не наше дело, — она покосилась на Елицу и качнула головой в сторону избы. — Пойдём уж. Хватит миловаться.
— Да я не… — начала было оправдываться Елица, но бросила.
Сновида всё прекрасно понимала и ворчала так, больше для Денко, который хоть и нахальный, а под её взором часто робел.
Они вернулись в дом, оставив парня снаружи. Елица поставила корзину в клеть, где хранились все припасы, и вернулась, разматывая на ходу шерстяной платок. Дома сменить его можно было на лёгкий — льняной. А то и вовсе походить так, ничем не накрываясь. Гости здесь случались не так уж часто.
Тяжело упали на плечи косы, оттянули разрывающуюся от переживаний голову.
— Терпи, Елица, — вздохнула Сновида, наливая в кружку горячий сбитень с брусникой и орехами. — Просыпается Ярила. Будоражит кровь парням. Сила в них сейчас играет самая буйная.
— Мне уж эта сила. И так никакого спасения нет, — Елица села на лавку, косясь в сторону ткацкого стана.
Работы ещё на сегодня достаточно. В самый день вешнего солнцеворота работать нельзя, а сейчас — без дела зазорно.
— А ты подумай, — вдруг на удивление взвешенно предложила волхва. — Теперь неведомо что в Велеборске творится. Говорят, княгиня город-то сдала. Ворота врагам открыла. Может, и не стоит теперь Денко гнать.
Елица аж глаза округлила. Кто бы мог подумать, что Сновида когда-то так заговорит.
— Что же ты? Совсем уже не веришь, что всё образуется? — она поставила кружку на стол чуть громче, чем нужно. — Я всё ж княжна ещё!
— Княжна… — согласилась волхва. — Но ты всё ж подумай.
На том странный разговор и завершился. И как Елица ни пыталась, а не могла прогнать из головы слова старухи. То казались они справедливыми, то превращались в полный вздор. Так она и уснула, беспокойно проворочавшись с боку на бок полночи. А утром встала, едва дождавшись, как светать начнёт и, прислушиваясь к сопению Сновиды, собрала бельё на стирку. Хорошо с утра сполоснуть в речке да высушить под солнцем. День обещал быть погожим: тёплые лучи Дажьбожьего ока разливали по небу бледный мёд. Уже проснулась где-то несмелая капель, верещали пичуги в зарослях дикой яблони за околицей двора. Елица, умостив под мышкой широкую корзину, дошла до пологого берега, где, дыша сыростью, посверкивала полынья. Мерно споласкивая рубахи да рушники, задумалась о своём. И вспомнился ей вдруг давнишний незнакомый всадник, что проезжал по веси с соратниками. Так и стоял в глазах его добротный плащ, сшитый явно из заморской ткани. И взгляд его холодный, точно эта вот полынья: только погрузишься ненадолго — и замёрзнешь насмерть.
Елица почти уж закончила стирку, как услышала, что по тропинке приближаются к ней торопливые шаги. Мелкие — девичьи. Она обернулась: Веселина встала над ней, пытаясь поскорее отдышаться.
— Случилось чего? — Елица встала, вытирая озябшие руки.
— Случилось. Вчера в Лосич остёрцы приехали. Сегодня вот у нас появились с воеводой. Тебя спрашивают. Осмыль меня отправил к тебе, говорит, укройся пока в лесу. Иди в избушку старую, где травница жила, помнишь? Пока не утихнет всё.
— А то они меня по следам не сыщут, коли надо будет.
Елица хмыкнула и, подхватив корзину, направилась прямиком обратно к дому. Не будет она от остёрцев прятаться, по чащобе блукать. Если уж сам Осмыль их привёл, значит, дело важное. Выслушать надо. Веселина посеменила за ней, испуганно прижимая ладонь к груди.
— Да ты что? А вдруг худое что сделают? Зачем ты им вообще понадобилась? — пыхтела она позади, едва поспевая.
— Худое хотели бы сотворить, не пришёл бы воевода с ними.
А почему приехали — то невеликая премудрость. Вместе с Велеборском и её Зимава выдала прямо неприятелю в руки. А вот зачем — то, стало быть, сейчас прояснится.
Вместе с подругой они вышли на улицу, заглянули в избу волхвы — там оказалось пусто. Зато шум множества голосов, словно собралось вдруг вече, слышался уже издалека. Толпилась у беседы почти вся Звяница. Люди роптали и требовали ответа, видно, от воеводы, чего остёрцы проклятущие хотят и зачем им понадобилась ученица волхвы. Осмыль молчал, зато вместо него ответил вдруг сильный, чуть хриплый с дороги голос:
— Никого мы из вас не тронем, и девице дурного ничего не сотворим. Скажите где её искать, и мы разойдёмся быстро.
Елица протолкнулась сквозь плотную толпу, оставив Веселину где-то за спиной. Звяничане встретили её разочарованными вздохами: не послушалась — пришла. Кто-то смотрел недобро: боялся, что навлечёт она на всех неведомую беду.
— Нежану мы вам не отдадим! Ишь чего удумали! — рявкнул вдруг Денко, а товарищи поддержали его стройным гулом.
Елица вышла вперёд и встала, озираясь. Цепкий взгляд вчерашнего всадника впился в её лицо — и почудилось в нём на миг смятение, которое, впрочем, быстро погасло. А его самого можно было теперь разглядеть гораздо лучше. Высокий — на полголовы выше стоящего рядом Осмыля — он выглядел ледяным идолом из-за слегка бледной, как будто отдающей в синеву, кожи и необычно морозного оттенка серых глаз. Бесстрастное лицо его оказалось неожиданно молодым. Хищно изогнутые крылья носа его раздражённо подрагивали: видно препирательства с местными уже успели ему наскучить. Сдержанно он оглядел Елицу в ответ — и губы его сомкнулись плотнее.
— Ты, стало быть, Нежана, которая не Нежана вовсе? — проговорил он спокойно, с оттенком интереса.
Осмыль вздохнул тяжко: и сейчас ему, видно, не хотелось, чтобы звяничане узнали, кто она такая на самом деле.
— Я-то знаю, кто я, а вот тебя вижу впервые, как и людей твоих, — Елица осеклась, заметив среди окружавших его кметей как будто кого-то из дружины воеводы Доброги. А может, просто почудилось: велеборских кметей она не видела давно.
Молодец усмехнулся криво и неспешно приблизился. Шагнул ему было наперерез Денко, да его остановили друзья, что-то торопливо зашептав.
— Люди зовут меня Леденом, — он всё продолжал обводить взглядом лицо Елицы, и между бровей его то и дело мелькала то ли озадаченная, то ли суровая морщинка. — Сын я князя остёрского — Светояра.
Люди охнули тихо: похоже, и не ведали до сего момента, кто перед ними стоял, хоть по дорогому булатному мечу, висящему у пояса, и одежде легко было понять, что не обычный он кметь и даже не воевода. Одет он был не кричаще богато, но браная ткань синей рубахи, что виднелась в чуть распахнутом вороте кожуха, и красивый плащ, вышитый по краю, подбитый волчьим мехом — всё говорило о том, кто он, едва не человеческим языком. Другое дело, что Елица могла распознать это быстрее других.
