— Зачем меня ищешь? — вдоволь насмотревшись, перешла она к главному.
— Уж не на стол княжеский усадить хочу, — Светоярыч сощурился насмешливо. — Дело у меня и брата моего к тебе есть. Только о нём говорить здесь я не намерен.
— А может, всё ж скажешь? — не переставая яриться, уколол его Денко.
Леден нахмурился и повернулся к нему. Сын старейшины вовсе не сник, а только, кажется, распалился сильнее.
— Уж не с тобой ли мне совет держать прикажешь? — голос княжича сверкнул ледяной издёвкой. — Кто ты такой, знать не знаю, да только слышу тебя уж больно много.
— А ты мне рот не затыкай, сокол залётный, — оскалился Денко. — Думаешь, княжич облезлого княжества, так помыкать тут всеми можешь? И девиц уводить только по одной прихоти своей?
Елица упёрлась взглядом в парня, безмолвно призывая посмотреть на неё. Видно, много ещё дерзостей готово было сорваться с его языка, да только мысли разумные за ними не поспевали. И явные тычки большухи в спину не могли остановить разошедшегося в своём гневе отпрыска, как и тихие увещевания друзей.
— А девица, стало быть, твоя, коли ты мне в глотку готов вцепиться за неё? — показалось, чуть удивился княжич.
— Если и так, — самодовольно хмыкнул Денко. — Оспорить хочешь?
Леден покачал головой, поглядывая на Елицу.
— Не по себе ты девицу выбрал. Да и кулак в твоих соплях я марать не хочу. Сама со мной поедет.
— А если не поеду? — возразила та больше для вида.
Если бы он не был уверен, что ему удастся увезти её в Велеборск, вряд ли заводил бы сейчас такие речи.
— Лучше бы тебе поехать, княжна.
По толпе пробежал недоуменный рокот. Звяничане начали переглядываться и переговариваться тихо, все, как один, косясь на Елицу. Осмыль провёл ладонью по лицу. Все поручения, что оставил ему отец, оказались невыполненными.
— А я знала, — негромко, но нарочно так, чтобы услышали, сказала вдруг большуха Мстислава. — Знала, что непростая она. Уж так и эдак к ней, а всё нос воротит.
Денко что-то сердито сказал матери, но та только рукой махнула. Слово ведь — не воробей. Пока люди обсуждали услышанное, остёрский княжич ещё ближе подошёл — и голову пришлось задрать, чтобы ему в глаза посмотреть. Недолго они мерили друг друга взглядами, да показалось, что полдня прошло. Много можно было прочитать во взоре Ледена, но больше всего — разочарования и усталости, что, видно, преследовали его всегда. И это в столь молодые годы. Елица вовсе глухой не была и порой слышала о братьях Светоярычах многое. Что оба они воины сильные, могучей выучки и великой ярости. И что отца своего чтят безмерно и всё готовы сделать для него. И что прокляты они оба с детства самого — каждый на свою недолю. А младший Леден, как говорили, ещё и Мораной “поцелованный”. Оттого он и не жив, и не мёртв как будто. А что это значит — может, лучше и не знать вовсе.
— Ну, что, поедешь в Велеборск, княжна? — глухо проговорил он после тяжёлого молчания, во время которого словно стихли все до единого голоса кругом. — Или силой везти прикажешь?
— Боюсь, силой я тебе не позволю княжну увезти, — возразил Осмыль. — Я отцу её обещание давал.
Княжич обернулся к нему и кивнул понимающе. И очень не хотелось, чтобы лосичанской дружине пришлось вступать в бой по такому вот глупому поводу. Но оно так и случится, если нужно: все об этом знали. И знали, что остановить остёрцев не удастся. Сложно решать, когда в душе будто что-то на две части разрывается, когда не хочется ехать вместе с неприятелем в Велеборск, но ехать надо. Только хуже будет подставить своим упрямством невинных людей под гнев жестокого, как говорили, княжича Ледена Светоярыча. Кто знает, чем тогда обернётся спокойный с виду разговор?
— Поеду, — Елица кивнула. — Собраться дашь?
Леден вдруг скупо улыбнулся.
— До следующего утра можешь сбираться. И прощаться, с кем надо, — милостиво разрешил он. — А сбежать надумаешь — многие пострадают. Завтра, как рассветёт, я буду ждать тебя здесь.
Княжич развернулся и махнул своим людям. Все кмети, что блюли порядок среди звяничан, двинулись за ним средь расступившейся толпы обратно к Лосичу. Елица напоследок встретилась взглядом с Осмылем — тот вздохнул, ничего больше не говоря. Ждал он, видно, что остёрцы с боем нагрянут, убивать примутся да грабить. А оно вон как всё обернулось — и поделать с этим ничего было нельзя. Не звери всё ж — друг на друга без причины кидаться.
Незаметно подошла и Сновида — тоже промолчала. Вместе они вернулись в избу, и Елица принялась собирать вещи: что в сундук, а что в мешок дорожный. Наткнулась на тонкий кожаный поясок, к которому был привешен дивный заморский кинжал в ножнах. Золотая его рукоять с замысловатым узором из переплетённых стеблей и цветов ярко посверкивала даже в скупом свете лучин. Его подарил отец перед тем, как оставить её в Звянице. Сказал, на память, будто без подарка она тут же его забыла бы. А теперь всё виделось совсем по-другому. Елица медленно вытянула клинок — и мелькнула в голове шальная, почти безумная мысль.
— Ты ж княжна, а не воин, — буркнула за спиной Сновида, словно отголосок внутренних сомнений. — Даже если повезёт тебе сильно, убьёшь ты его. Что дальше-то делать станешь?
Елица отложила кинжал в сторону. Прятать она его не станет далёко — на пояс повесит завтра. Так ей будет немного, да спокойнее.
— Пусть я и не воин, а обращаться с ним меня учили.
Волхва фыркнула недоверчиво. Конечно, никто кметя из княжны не воспитывал. Но она, бывало, напрашивалась на уроки к Отраду: покажи, мол, самое простое, чем себя защитить можно. Ведь времена неспокойные. Братец учил, но посмеивался, конечно — она и сейчас как будто видела перед собой его лукавые, материнского разреза, глаза. Он был очень на неё похож: и рыжеватыми прямыми волосами, что на солнце становилось будто бы медными, и высокими скулами, и тонким, с лёгкой горбинкой, носом. Княжич был красив: все девицы, с кем рядом проходил, аж дышать забывали. И позови любую — побежала бы, не оглядываясь за ним. Но вот не успел жениться, хоть отец и стращал его, гневился, что молодость свою на ратное дело лишь тратит. Битвы битвами, говорил, а без жены, без наследников воин — только меч один, железка заострённая — в землю ляжет, и никто о нём не вспомнит больше. Останется после только ржавчина да полоски истлевшей кожи. Отрад слушал и соглашался даже, а всё равно поступал по-своему.
Так и случилось: сомкнулась над ним курганная земля, потолкуют теперь люди о его доблести и силе, повздыхают о безвременном уходе — да и забудут. Только Елица помнить будет до самой смерти.
Вечером, как начало смеркаться, пришла Веселина. Остановилась у порога, робко переминаясь. И как будто все слова позабыла, которые сказать хотела. Словно знание о том, что Елица — княжна — всё изменило в их дружбе, а может, и испортило вовсе.
— Посидишь нами в беседе сегодня? — заговорила, наконец. — Или не положено тебе?
