Я даже не стала включать свет. Забралась в кровать, перевернулась на бок к окну и, закусив щеку, чтобы не расплакаться, принялась считать про себя. Вообще я не часто себя жалела, а тут… Настроение было такое – хотелось обнять подушку и реветь, пока все глаза не выплачешь. Да… Мне очень жалко было… Себя. Его… Их. И Настьку почему-то тоже жалко, и даже ту бездомную, перевернувшую мне квартиру вверх дном, дворнягу.
А где-то вне этой жалости Настька орудовала шваброй, переговариваясь с Олегом, который, судя по звукам, взялся что-то готовить… Иногда они поочередно заглядывали ко мне, чтобы убедиться, что мне не стало хуже, а потом тихо, на цыпочках, возвращались к своим делам.
- Эй! Вер… Ты спишь?
Шмыгнув носом, я покачала головой и нехотя обернулась. Льющийся из коридора свет резанул по воспаленным глазам. Я зажмурилась.
- А я тебе суп сварил. Хочешь?
Я все же не выдержала. Всхлипнула. И отчаянно затрясла головой, несмотря даже на то, что есть мне ну совсем не хотелось.
- Да ты плачешь!
- Просто растрогалась… - прошептала я.
- Женщины, - закатил глаза Вавилов, поставил поднос на тумбочку, сел и, осторожно меня обняв, снисходительно потрепал по макушке. К нам заглянула Настька, но увидев, что к чему, тактично вышла из комнаты. Кое-как успокоившись, я съела половину тарелки, а как только вновь коснулась подушки – уснула, окончательно обессилев. Проснулась уже утром, когда Олег ушел. Зато нагрянули обеспокоенные родители. И хоть опять плачь… От того, какие они у меня замечательные. Заботливые и… самые лучшие. Наверняка ведь у папы куча дел, и встречи, и что-то важное… А он все бросил, чтобы приготовить мне, как в детстве, вафли, которые я даже не смогла съесть, потому что очень сильно болело горло. Зато как пахло в квартире выпечкой! И как мы потом смеялись… Хоть мама ругалась, что мне нельзя, и вообще…
А еще они, наконец, познакомились с Олегом… Не так, конечно, как планировали, но все же. И может, лучше, что все произошло довольно неожиданно. Меньше пафоса. Больше какой-то душевности. Маму покорило то, что Вавилов явился ко мне с цветами. Полной охапкой темно-вишневых хризантем. И то, что он, взрослый мужик, нервничал, когда понял, с кем ему предстоит знакомство. И то, как по-старомодному он попросил у них моей руки…
С папой… С папой было сложнее. Он, как всякий отец, был очень придирчив, и душу открывать не спешил.
Словом, это были такие… странные дни. Дни моей болезни. Я смотрела на родителей, проживших вместе тридцать пять лет, на их удивительно теплое отношение друг к другу и все отчетливей понимала, как отчаянно сильно хочу того же. Быть на одной волне с тем самым… предназначенным мне мужчиной. Говорить без слов… взглядами. И я смотрела на Олега в попытке представить наше будущее таким, как я хочу, и все вроде бы складно было. Но в то же время… Не знаю. Не могу объяснить. Что-то меня все равно терзало. В ответ на довольный взгляд Вавилова я слабо улыбалась и прятала где-то на его шее потекший нос. О, я стала ужасно сентиментальной! Господи, да я плакала каждый день! Мое настроением было таким же дождливым, как наступившая за окном осень… Кажется, тому все способствовало.
Особенно я растрогалась, когда, страшно стесняясь и нервничая, меня пришла навестить… Вероника Заяц. С ней была и Дашка. Растерявшись не меньше гостьи, я проводила их на кухню и предложила чай. А Вероника… она отнекивалась и бормотала что-то невнятное о том, что просто пришла сказать спасибо. За все… И апельсины принесла, хотя у меня, наверное, уже есть апельсины, и вообще мне не до неё…
- Вероник, сядь. Выдохни. И прекращай меня благодарить… Лучше расскажи, как у вас дела с ремонтом продвигаются.
Она и рассказала. Что, опять же нам с Гуляевым благодаря, все продвигается очень быстро. Эта глупышка даже обещала отдать все деньги, что потратила. До копеечки. Как только она сможет оформить Дашку в садик и выйти на работу. В ответ на это я только головой качала. И смотрела на эту молоденькую, но такую сильную женщину, и чувствовала к ней какую-то необъяснимую теплоту. Как к человеку, которого тысячу лет знаю, и который мне близок.
- … думала, он весь из себя, знаете? Самовлюбленный, и все такое… А он ведь совсем не такой. Он у нас в туалете стены штукатурит. Представляете?
Я отрицательно мотнула головой, окончательно потеряв нить разговора.
- Извини. Задумалась… Так кто, ты говоришь, штукатурит стену у вас в туалете?
- Так ведь Стас. Я когда его увидела – глазам своим не поверила. Это же обалдеть, правда? То, что мне в квартире ремонт делает сам Гуляев…
Действительно обалдеть… Я потрясенно кивнула и отвернулась к окну. А уже ко вторнику окончательно поплыла. Мы с Настькой, обложившись салфетками, легли в гостиной смотреть Гуляй-шоу. Вообще я – жаворонок, и обычно к этому времени уже вижу десятый сон, но когда весь день только то и делаешь, что спишь, ритм сбивается. Да и не в этом дело. А в том, что сделал Стас… Нет, я, конечно, знала, что после того, как меня утвердили на должность продюсера в его шоу, кое-где в прессе стали появляться статьи, о нашем прошлом… Народ ведь хлебом не корми, дай только повод обсосать кости. Но я совсем не ожидала, что Гуляев решит прокомментировать это в своей ежедневной рубрике. А он прокомментировал и так смешно, что мы с Настькой хохотали до упаду. Стас заверил всех неравнодушных, что с бывшей женой ему работается хорошо. Как и с любым другим профессионалом своего дела. Но поскольку его речь сопровождалась то гаснущим в студии светом, то сбоями в работе микрофона, то проблемами с костюмом и реквизитом, в результате которых в одном из кадров он остался в одних трусах, его слова воспринимались до безумия смешно.
- В общем, Вер, ты давай, выздоравливай. А то видишь, что здесь без тебя творится? – закончил он подводку и под песню Цоя «Когда твоя девушка больна» танцующей походкой двинулся от микрофона к столу, чтобы перейти к следующему номеру программы. Кадры из студии сменились рекламой. Мой смех постепенно стих. Я закусила дрожащие губы, подняла взгляд и… наткнулась на пристальный взгляд дочки.
- Он – хороший, мам, - прошептала она.
- Да. Конечно. Прикольный… - усмехнулась я, съезжая на заднице с дивана.
- Нет, он – хороший. Очень.
Я тяжело вздохнула. Кивнула, не оборачиваясь, и побрела к себе.
К работе я вернулась еще через пару дней. И как-то сразу почувствовала напряжение, царившее в офисе. Это ощущение только усилилось после затянувшейся не на шутку летучки и окончательно укрепилось в сознании, когда я впервые в жизни услышала, как Гуляев на кого-то орет.
- Что за черт? – оторвалась Таня от монитора, на котором мы просматривали, смонтированные кадры.
- Не знаю, - пожала плечами Кира. - Он в последнее время сам не свой. Как бы это не из-за подкидыша было…
Тут уже и я включилась в разговор:
- А что с ним? С подкидышем?
- Нужная сумма никак не набирается. А времени совсем не осталось…
