По итогам своей истории XX в. предъявил классическому Ренессансу упрек: поинтересовались, насколько гуманен был пресловутый «гуманизм» кватроченто, взятый за критерий поколениями; и даже так: насколько гуманен был тот, первичный античный образец, который вменили как стандарт прекрасного. И если античный стандарт прекрасного негуманен в понимании Просвещения (в сущности, римляне понимали гуманизм как высшее образование, воспитание и порой дружелюбие, но никак не связывали гуманизм со служением людям), то и дискуссии гуманистов кватроченто касательно лучшей организации общества – ущербны.
Сопротивление тоталитарной идеологии должно было начаться с сопротивления языку идеологии, сопротивления идолам эпохи; но, разглядев этих идолов, заметили, что они обладают статью атлетов Микеланджело и фразеологией Данте. Так формировалась оппозиция античной эстетике и эстетике Ренессанса в ее имперской ипостаси. На этом основании в середине XX в. античность была прочитана заново, и уже не «идеальная классическая форма» отныне была критерием оценки.
Синтез античной эстетики и христианской идеологии стал результатом рассуждений «гуманистов» в XV в.; причем в этом синтетическом продукте образ «христианства» был столь мифологизирован, что в имперской эстетике XVI и XVII вв. римские боги потеснили христианских мучеников со стен палаццо. Панофский в отношении Мантеньи употребляет определение «архивизированная античность», имея в виду скрупулезность изучения мантуанцем римской пластики; но в XVIII и XIX вв. «архивы» античности исследовали столь внимательно, что внимания христианству уже и не уделяли. Мифологизированный атеизм Французской революции, помпезная неоклассика наполеоновской эпохи – обращались к античности непрестанно, но через голову христианства; неоклассицизм Муссолини, античные колоссы гитлеровских пантеонов славы, триумфальные арки, штандарты вермахта, напоминающие штандарты римских легионов – атрибутика тотальных ретроимперий XX в. внушала диссиденту потребность пересмотреть не только понятие «империя», но и понятие «римская мифология» и, возможно, прежде всего – понятие «Ренессанс», как первый пример синтеза современности с античностью.
Наступил критический момент (и вовсе не хрестоматийная фраза Адорно его воплощает), когда классический Ренессанс перестал быть критерием гуманности; и так возникла парадоксальная ситуация: чем требовательнее настаивать на том, что лишь кватроченто имеет право именоваться Ренессансом, тем очевиднее утверждается связь кватроченто с ретрорежимами XX в.; именно кондотьерское величественное кватроченто и было тем мостом к императорскому Риму, по которому прошли Муссолини и Гитлер.
Исходя из сказанного, позволительно отнестись к послевоенному времени Европы как к периоду пересмотра базового синтеза античности и христианства – то есть пересмотру ренессансной эстетики. Оценивая античность заново, оценивая, как повлиял ренессансный синтез на недавнюю историю Европы, следует оценивать послевоенное антифашистское искусство (или, точнее, культуру, возникшую из сопротивления фашизму и большевизму) как новый извод Ренессанса.
Конечно же, кватроченто – сугубо итальянское чудо – укоренено в конкретной эпохе; но гуманизм XX в. вменил новую задачу: культурный феномен Ренессанса подлежит изучению как специфический набор свойств европейской культуры; для характеристики не только Италии, но всей истории Европы важно понять, каким образом осуществили тот пресловутый синтез; не ошиблись ли в пропорциях.
«Фашизм», возникший в 20–30-х гг. XX в. в большинстве европейских стран, можно воспринимать как локальный феномен, но можно считать явлением, характерным для определенных исторических условий – соответственно, и ренессанс, понятый как совокупность культурных характеристик, можно считать явлением, в принципе присущим европейской культуре и проявляющимся время от времени при стечении исторических обстоятельств. Исторический опыт убеждает, что фашизм подчас проявляется в локальной диктатуре, не достигающей бесчеловечного размаха, но при определенном стечении обстоятельств фашизм подчиняет себе гигантские пространства. Возможно, что фашизм и ренессанс суть агрегатные состояния европейской культуры, которая таким образом себя проявляет в экстремальных условиях. Можно допустить, что и фашизм, и ренессанс – явления, связанные меж собой, как экстремальные проявления европейской культуры, имманентные ей в принципе, но проявляющиеся при определенных условиях, как высокая температура или лихорадка в организме. Возможно также (и это допущение звучит печальнее прочих, хотя и его исключить мы не вправе), что ренессанс и фашизм – суть две стороны одного явления, и то, что жертвами воспринимается как фашизм, победителями считывается как ренессанс. Разум отказывается принять последнее предположение, но и отрицать то, что так называемые национальные возрождения весьма часто оборачиваются локальными фашизмами – также трудно.
Следуя рекомендации Панофского, можно оценивать «малые ренессансы», равно как и «малые фашизмы», как своего рода репетиции, как подготовки грандиозной трансформации организма («обновления», в терминологии Панофского) – но, коль скоро в XX в. случился небывалый катаклизм авторитарных режимов, который трудно отнести на счет репетиций или рядовых явлений, то, как следствие, надлежит оценивать по-особенному и ответную реакцию культуры, и защитную реакцию Европы.
Тем самым достаточно оснований, чтобы послевоенный период культуры Европы характеризовать как ренессанс; то была – очередная и одна из самых убедительных – попытка решить вопрос идеальных отношений гражданина и общества, решить проблему республиканского гуманистического правления.
Ренессанс – в контексте данного рассуждения – можно воспринимать как комплекс характеристик, относящихся к республиканским свободам, к гуманистическому искусству, к христианским заповедям, принятым как моральные нормативы общежития. В этом прочтении Ренессанса обращение к античной парадигме носит служебную роль, это лишь условие, возможно, необходимое, но никак не исчерпывающая характеристика. Взаимопроникновение правовых, культурных, социальных принципов, определенных христианским гуманизмом, такое взаимодействие всех культурных составляющих, которое затронет и античную историю, – в таком прочтении и будет именоваться ренессансом.
В таком прочтении ренессанс – формообразующий социальный принцип, сочетающий республиканизм и христианскую этику, которая положена в основу законодательства. Оздоровление общества, укрепляющее гражданский иммунитет, способствующее самопроявлению человека морального; и если именовать именно это явление ренессансом, то человек вправе предъявить упрек к тому явлению, что было названо ренессансом, и спросить: а действительно ли ренессанс это был? И даже если подобное утверждение на первый взгляд «неисторично», то вызвано оно именно историей.
2
В XX в. ренессансное обновление европейского общества возникло закономерно, в результате победы над фашизмом и смертью Сталина, последовавшей через семь лет после окончания войны.
На уровне политической риторики (часто лживой) движение к так называемому государству всеобщего благоденствия началось еще во время Второй мировой войны. Роль, которую во время Первой мировой играли революции, в этот раз сыграли сами политики. В Атлантической хартии, подписанной в 1942 г., Черчилль и Рузвельт официально заявили, что целью союзников является «освобождение от нужды» народов Европы. Это, конечно, звучит абстрактно; в сущности, Гитлер и Муссолини говорили ровно то же самое, а послевоенная политика Черчилля (например, в Греции) вовсе не соответствует декларации. Тем не менее все политики понимали, что страдания народов Европы требуется компенсировать убедительно; идея «социального государства» (организованного с учетом требований «левых» партий) была принята как рабочая программа.
