Глава 25. Эжен Делакруа
1
Политизированное творчество Делакруа 1820–30-х гг. спровоцировал Теодор Жерико, старший товарищ, истовый человек. Жерико был бонапартистом, тем более фанатичным, что приходил к бонапартизму дважды: первый раз силой вещей, был воспитан на батальных холстах эпохи, и второй раз после того, как уже служил Реставрации в войсках короля Людовика. Колебания показывают искренность – Жерико начинал под руководством батального живописца Герена, рисовал старую гвардию, после возвращения императора с Эльбы в 1815 г. неожиданно вступил в роту мушкетеров армии Бурбонов и сопровождал Людовика XVIII в отступлении; затем его взгляды снова резко меняются. Вряд ли это можно отнести на счет конъюнктуры – Жерико всегда принимал сторону проигравшего. Подобно многим интеллектуалам, ненавидевшим императора Наполеона, он полюбил Наполеона задним числом, уже как республиканца, который изменил скромности, но не изменил самой идее. В этом отношении Жерико разделял взгляды Гейне, который говорил, что, будь Наполеон у власти, он бы сражался с ним, но когда тот повержен, считает Наполеона – Вашингтоном Европы. Сходных взглядов придерживался и Байрон, отрицавший империалиста, но преклонявшийся перед величием республиканца. Хотя в годы торжества Наполеона в императоре-самозванце видели изменника принципам демократии, но наблюдая власть Священного союза, равномерное подавление протестов, можно сделать вывод – любовь к Наполеону стала символом сопротивления. Быть бонапартистом значило быть республиканцем той старой закалки 1804 г.
Беранже в песне о капрале описывает солдата старой гвардии, осужденного на расстрел за то, что ударил офицера армии Людовика XVIII:
Выпил я. Кровь заиграла.
Дерзкие слышу слова.
Тень императора встала.
Во время революции и во время торжества империи были созданы сотни холстов, славящих республику, победы Бонапарта, торжество императора Наполеона. Ни единой эпитафии – ни революции, ни императору, ни республике – художники Франции не нарисовали. Министерство культуры Бурбонов рекрутировало живописцев писать картины на исторические сюжеты – Орас Верне и Поль Деларош создавали театральные полотна о жизни двора эпохи Средневековья, но никакого упоминания о событиях пятилетней давности не было. Единственной эпитафией Наполеону Бонапарту, Великой французской революции и империи Наполеона – стал холст Теодора Жерико «Плот “Медузы”».
Жерико изобразил момент крушения большого корабля, который можно именовать Францией, можно – Империей или Республикой.
Фрегат терпит крушение, а оставшихся в живых моряков помещают на плот, затерянный в океане; плот – то же самое, что остров. Увидеть в людях, терпящих бедствие на плоту, параллель с судьбой заточенного на острове – несложное сопоставление. Плот в океане – метафора острова Святой Елены.
Более того, плот в океане – символ терпящей бедствие Франции. Более того, плот в океане – символ одинокой революции, окруженной враждебными монархиями. Вычитанный в газете эпизод оказался созвучен мыслям тех, кто думал об одиночестве в океане – в связи с Наполеоном. Найти образ разрушения французской идеи непросто; Жерико последовательно искал: много раз рисовал бредущего через снежную пустыню обмороженного солдата. Есть рисунок 1818 г. «Возвращение из России» – два калеки, один из них в высокой медвежьей шапке, бредут по ледяной пустыне. Этого солдата Жерико писал прежде: «Офицер императорских драгун, идущий в атаку», храбрец в медвежьей шапке, с собольей шубой, развевающейся на ветру (дань беспечной роскоши кавалериста), поднял скакуна на дыбы – написано в 1812 г. Спустя шесть лет он же бредет по холодным снегам России.
Рисунок «Артиллерийский офицер» (1818) изображает несгибаемого одиночку, который забрался на пустой зарядный ящик и показывает кулак врагу; подле опрокинутой повозки артиллериста – павшая лошадь, придет время, и Делакруа использует ракурс убитого коня. «Бедствия войны» создавались Гойей параллельно рисункам Жерико, просто ситуация показана с другой стороны. Жерико рисует ту же войну, идущую не на южном, а на северном фронте. Артиллерист, грозящий кулаком в снежную пустоту, – и выживший матрос на мачте плота «Медузы» – схожие в пафосе фигуры; и тот и другой – это «портреты» Наполеона Бонапарта. «Портрет карабинера с его конем» (1814/15) – это солдат, отстаивающий страну на грани катастрофы. Картинам, описывающим наступательные походы, присуща героика Илиады; в дни поражений – римский стоицизм. Жерико нарисовал распад величия, затем созрел замысел эпитафии.
Экфрасис картины соответствует описанию крушения фрегата в газетах. Жерико даже рисовал портреты конкретных моряков, выживших в катастрофе. Он изобразил плот, заваленный трупами умерших от голода, – и горстку уцелевших, всматривающихся в океан.
На аллегорическом уровне – это изображение поля битвы. Мы видим уничтоженную старую гвардию Бонапарта, трупы гренадеров, лежащие вповалку; так Жерико рисовал солдат, замерзающих в русских снегах. Перед нами поле боя после проигранного сражения.
На уровне дидактическом это рассказ о стойкости замысла Наполеона: это он – тот отчаянный креол, что продолжает махать платком как знаменем восстания. Позже Делакруа в картине «Свобода ведет народ» повторит этот жест и сделает платок – флагом. Креол на мачте молит не о спасении – усилие показывает способность сопротивляться. Гвардия перебита, мужество неистребимо.
И, наконец, на метафизическом уровне Жерико изобразил судьбу республики в океане империй – государство терпит крушение, но идея революции непобедима.
Именно так, как продолжение Французской революции, воспринимал Жерико империю Наполеона; «Плот “Медузы”» – это реквием революции.
В пору, когда все еще были увлечены идеей освобождения феодального мира, Жерико писал «Бег свободных лошадей в Риме» – на картине 1806 г. он рисует, как вольные кони, оттолкнув конюхов, рвутся прочь из загона – так страны, захваченные Наполеоном (бонапартист мог думать, что не захваченные, но освобожденные от феодализма), рвались на волю – к закону, к республике, к Просвещению. История империи Наполеона есть продолжение, отнюдь не опровержение истории Французской революции. В конце концов (как бы странно сравнение ни прозвучало, оно оправданно), пафос империи Бонапарта, желающей «освободить» весь мир от феодального уклада, – во многом родственен идее «мирового пожара революции», представленного Лениным и Троцким спустя всего сто лет. Батавская республика, Гельветическая республика, Римская республика, Итальянская и Лигурийская республики и даже Республика Коннахт (инициированная Францией, существовала в Ирландии с июня до сентября 1798 г.) – разве это не напоминает кратковременные Советскую Венгерскую Республику или Словацкую Советскую Республику (существовавшие по три месяца)?
Одна ли Франция отвергнет старый трон?
Свобода, выбор твой – Лютеция одна ли?
Вот Бельгии сыны вокруг твоих знамен —
Но и врагов твоих знамена запылали…
Ты свет несешь, идя из края в край,
Иди и головы пред бурей не склоняй,
Чтобы у разных стран, по всем меридианам,
Была одна душа, враждебная тиранам!
Кольридж
Кольридж писал в годы торжества Наполеона – и тем самым, опосредованно, в годы торжества мировой конституционной идеи. В ту пору, когда пишет свой «Плот “Медузы”» Жерико, вспоминать те годы уже нельзя.
