Оказалось, что, по сравнению с первенцами, их младшие братья в три раза чаще выступали в поддержку открытий Ньютона и специальной теории относительности в те годы, когда все эти идеи еще считались радикальными. В течение полувека после того, как Коперник обнародовал свою гелиоцентрическую модель, младшие братья в 5,4 раза чаще поддерживали эту модель, чем ученые-первенцы. После того как Галилей, усовершенствовав телескоп, рассказал о своих наблюдениях, доказывавших истинность коперниковской модели, это соотношение упало уже до 1:1: поскольку теория Коперника уже не была столь радикальной, первенцы начали высказываться в ее поддержку столь же часто.
Самое красноречивое свидетельство того, что младшие дети, возможно, рождаются бунтарями, содержится в проведенном Саллоуэем анализе реакций на теорию эволюции. Он исследовал отношение нескольких сотен ученых к идее эволюции в 1700–1859 годах – то есть еще до того, как Дарвин опубликовал свое “Происхождение видов”. До Дарвина в эволюцию верили 56 из 117 младших братьев-ученых и всего 9 из 103 старших – иными словами, младшие принимали эволюцию в 9,7 раза чаще, чем старшие. За первые 16 лет с момента публикации книги Дарвина это соотношение упало до 4,6 раза: по мере того как идея получала все более широкое признание, старшие братья тоже начинали все более смело высказываться в ее поддержку.
Интуитивно мы исходим из того, что более молодые ученые должны быть намного более восприимчивыми к бунтарским идеям, чем их старшие коллеги, которые с возрастом сделались консерваторами и закоснели в привычных взглядах. Однако примечательно, что очередность рождения даже тут играет большую роль, чем возраст. По словам Саллоуэя, восьмидесятилетний младший брат был в той же степени готов принять теорию эволюции, что и 25-летний первенец…
Эволюционная теория вообще стала исторической реальностью лишь благодаря тому, что в тот момент доля младших братьев в общей численности населения в 2,6 раза превышала число первенцев.
В целом младшие дети в два раза чаще, чем первенцы, участвовали в крупных научных переворотах. Саллоуэй пишет:
Вероятность того, что это различие имеет случайный характер, существенно меньше, чем один к миллиарду. Младшие дети, как правило, на полвека опережали первенцев в своей готовности поддержать радикальные инновации.
Сходные результаты выявились, когда Саллоуэй изучил с этой точки зрения 31 политическую революцию: младшие дети в два раза чаще первенцев выступали активными сторонниками радикальных перемен.
Поскольку я сам – типичный первенец, меня поначалу смутили эти результаты. Но когда я ознакомился с исследованием очередности рождения более подробно, то понял, что ни одна из этих закономерностей не высечена в камне раз и навсегда. Мы, первенцы, вовсе не обязаны уступать право оригинальности младшим братьям. Если взять на вооружение те методы воспитания, которые обычно применяются к младшим детям, то любого ребенка можно вырастить оригиналом – независимо от того, какой он по счету в семье.
Эта глава рассказывает о семейных корнях оригинальности. Чем уникально положение младшего ребенка, какую роль играет размер семьи и как все это сказывается на воспитании? И как нам объяснить те случаи, которые не вписываются в общую картину: трех чемпионов по кражам баз, которые были единственными детьми в семье, первенцев-бунтарей и младших братьев-конформистов? Очередность рождения я использую как точку отсчета для изучения вопроса о том, как братья и сестры, родители и образцы для подражания влияют на нашу предрасположенность к риску. Чтобы понять, почему братья не так уж похожи друг на друга, как можно предположить, мы посмотрим, как воспитывался Джеки Робинсон, а также познакомимся с семьями самых оригинальных комиков Америки. Вы узнаете, от чего зависит, вырастет ли ребенок созидательным или разрушительным бунтарем; почему не надо говорить детям, что обманывать нехорошо; как неправильно их хвалить и как читать им неправильные книжки; и чему нам стоит поучиться у родителей тех людей, которые с риском для собственной жизни спасали евреев в годы Холокоста.
Прирожденный бунтарь
В 1944 году, за десять с лишним лет до того, как Роза Паркс заявила свой героический протест в автобусе города Монтгомери, Джеки Робинсон (в ту пору армейский лейтенант) предстал перед военным судом за отказ перейти из передней в заднюю (то есть предназначенную для “цветных”) часть салона автобуса. Водитель “орал, что, если я не уберусь назад, он устроит мне кучу неприятностей, – рассказывал Робинсон. – Я ответил, тоже довольно грубо, что меня совершенно не волнуют ни он сам, ни его куча неприятностей”. Сходным образом Робинсон объяснял и свой безумный рывок к основной базе в первой игре Мировой серии:
Я вдруг решил взбодрить игру. Конечно, в данном случае это нельзя было назвать лучшей стратегией – ведь наша команда отставала на два очка, – но я все равно рванул, и все получилось. Но мне правда было все равно, получится у меня или нет.
“Меня не волнует” и “мне было все равно” – эти реплики помогают лучше понять, как Джеки Робинсон научился относиться к риску. Согласно выдающемуся стэнфордскому профессору Джеймсу Марчу, принимая решения, многие из нас придерживаются логики последствий (logic of consequence): какие именно наши действия приведут к наилучшему результату? Если же вы больше походите на Робинсона, то есть постоянно бросаете вызов существующему порядку вещей, то вы обращаетесь к логике уместности или логике соответствия (logic of appropriateness): как должен повести себя в этой ситуации такой человек, как я? Вместо того чтобы пытаться заглянуть вперед, в будущее и предсказать последствия, вы обращаетесь внутрь, к своей сути. Принимая решение, вы исходите из собственного представления о том, кто вы есть – или кем вы хотите быть.
Используя логику последствий, мы практически всегда можем подобрать причины, по которым рисковать не следует. А вот логика соответствия освобождает нас. Мы меньше думаем о том, что именно может гарантировать нам желаемый результат, и действуем, повинуясь некоему “седьмому чувству”, которое подсказывает нам, что должен сделать такой, как мы. Именно этот подход может быть результатом очередности рождения.
Много лет различные специалисты указывали на преимущества, которые есть у первенцев. Старшего ребенка в семье, как правило, нацеливают на успех, он пользуется преимуществами неразделенного внимания, времени и энергии заботливых родителей. Есть данные о том, что первенцы чаще получают научные Нобелевские премии, чаще становятся конгрессменами США, чаще побеждают на местных и национальных выборах в Нидерландах. Кроме того, они, похоже, чаще всего занимают посты руководителей корпораций: одно исследование, охватившее больше 1500 генеральных директоров, показало, что 43 % из них – первые дети в семье.
В недавнем своем исследовании экономисты Марко Бертони и Джорджо Брунелли решили более внимательно присмотреться к влиянию очередности рождения на успех в карьере. Изучив карьеры более чем 4000 человек на протяжении многих десятилетий в десятке европейских стран, они выяснили: при первом выходе на рынок труда первоначальная зарплата у первенцев, как правило, на 14 % выше, чем будет у их младших братьев и сестер. Первенцы часто получают более качественное образование, и это позволяет им занимать должности с более высоким окладом.
