Диалог был такой:
Специалист: «Как вы считаете, в каком реальном месте могли спрятать труп девочки?»
Подозреваемый: «Я же Вам говорил, что я об этом ничего не знаю. Меня не было дома в этот момент»
Специалист: «Вы 35 лет прожили в этих местах. Вы прекрасно знаете все уголки, все тропы в горах, подумайте, пофантазируйте, где возможно захоронение трупа?»
Подозреваемый: «А бог его знает, мест много».
Специалист: «Я вас прошу, подумайте, где? Ведь вы ее несколько дней искали, в каких местах? Я понимаю, то, что вы скажете, может быть очень далеким от истины. Еще раз прошу, подумайте».
Подозреваемый: «Я искал дочь в течение шести дней, и все бесполезно. И сейчас после обследования я возьму лопату и пойду искать. Сделаю все, чтобы ее найти… если не смыло водой».
В этом ответе специалист получил сразу два важных информационных признака. «И сейчас после обследования я возьму лопату?» Почему подозреваемый собирается для поиска трупа брать лопату, а не, например, коня, чтобы поехать искать по ущельям и перевалам? Почему подозреваемый собирается начинать поиск с раскопок? Не менее информативна и последняя часть его ответа: «…если не смыло водой». На следующий день после исчезновения девочки в горах прошел дождь, и речка, протекающая по селу, выходила из берегов, затопив часть прибрежных зон. Сразу после ответа подозреваемого специалист задал вопрос, усиливающий реакцию на эти два раздела ответа.
Специалист: «Вы сказали, что сразу после завершения проверки возьмете лопату и пойдете искать труп, но почему вы считаете, что он закопан, и именно у реки, т. к. вы высказали опасение, не смыло ли его водой?»
Подозреваемый резко переходит в состояние очень сильного эмоционального напряжения (растерянность, речь тихая, хаотичная). Он несколько раз повторялся, возвращаясь к одним и тем же словам, пытаясь невнятно объяснить, почему: «Я… мы искали везде… осталось только копать, была большая речка».
Специалист: «К сожалению, полиграф показывает, что вы знаете, где находится труп вашей дочери. Если хотите, я продолжу полиграфную проверку».
Подозреваемый просит дать воды. Сидит, невнятно говоря какие-то фразы.
Специалист предлагает подозреваемому закончить проверку и написать, как все было на самом деле.
Через 30–40 секунд молчания подозреваемый начинает давать показания, связанные с убийством четырехлетней девочки. В результате выяснилось, что труп девочки был закопан в огороде на берегу речки. Внезапно поднявшаяся в реке вода размыла могилу, и труп был унесен вниз по течению.
Если бы подозреваемый не дал показания по совершенному преступлению, специалист был готов провести следующий поисковый тест на место нахождения трупа, и вопросы были связаны с водой. Причем последующие тесты проводились бы лишь после того, как подозреваемый вышел из состояния сильного эмоционального напряжения.
Безусловно, внутритестовая беседа не дает стопроцентной гарантии, что подозреваемый раскается в содеянном. Но общий успех полиграфных проверок складывается из отдельных этапов, и каждый из них вносит свой определенный вклад, величина которого зависит от индивидуальных особенностей подозреваемого и опыта специалиста, проводящего полиграфную проверку. Как бы мы ни старались, никогда не получить стопроцентного оформления явки с повинной. Но у одних специалистов это явление очень редкое, а у других достигает 20 и более процентов.
2.1. Почему так эффективна внутритестовая беседа?
В психофизиологии известно такое явление, как доминанта какого-нибудь события над всеми другими. Она заключается в том, что сильный, преобладающий (доминирующий) сигнал, как бы притягивает к себе более слабые, подавляя их самостоятельность. Если преступник, совершивший убийство ребенка и закопавший труп у реки, пытается в произвольной форме изложить возможные варианты захоронения трупа, то сигнал о реальном месте, являющийся более сильным в данный момент, концентрирует вокруг себя все варианты возможных ответов. В отдельных случаях при ослаблении контроля со стороны подозреваемого он на подсознательном уровне выдает реальную информацию об интересующем нас событии.
3. Убийство на бытовой почве
Криминальная хроника современных изданий пестрит сообщениями об убийствах, грабежах, насилии. Если еще 15–20 лет назад в Москве количество убийств в сутки не превышало двух, то сейчас может достигать 5–8. К сожалению, количество убийств в России растет постоянно. Если в 1990 году было совершено 15,5 тысячи убийств, то в 2001 году — 34 тысячи. Так, 65-летний пенсионер в нетрезвом состоянии выяснял свои отношения с женой (64 года) и в качестве железного довода вонзил ей отвертку в сердце. Двадцатитрехлетняя мамаша утопила своего грудного ребенка в ванне. Банда детдомовцев нападала на прохожих, издевалась и грабила их. Если среди пострадавших попадались молодые женщины, коллективно насиловала их.
Шестнадцатилетний учащийся ПТУ в ссоре убил свою сокурсницу, отрубил ей голову, а потом и ноги. Эта ужасная бытовая хроника — наша действительность, к сожалению, наш сегодняшний день. Раскрытие бытовых убийств значительно проще, чем заказных, но это не радует, т. к. ежегодно их совершается тысячи. Большинство бытовых убийств не готовится заранее, они возникают случайно в результате ссоры, скандала.
Иногда бывает, что преступник не собирался убивать свою жертву, а просто жестоко избивал, не думая о последствиях. Так. пенсионер, во время ссоры избил свою 81-летнюю мать, которая, не приходя в сознание, скончалась. Среди убийств на бытовой почве (как и в других видах преступлений) есть сложные, хорошо сокрытые, расследование которых без полиграфа иногда сильно затруднено. При раскрытии убийств на бытовой почве нет существенной специфики как на этапе сбора материалов и подготовки тестов, так и при проведении самого тестирования.
Ключевыми вопросами могут быть:
• орудие убийства;
• время и место совершения убийства;
• отход и подход убийцы к месту совершения преступления;
• количество и место нанесенных ран (выстрелов, ударов ножа, топора и так далее);
• помехи, могущие мешать совершению преступления;
• характеристика жертвы (возраст, пол, в каком виде находилась и т. п.);
• улики, оставленные преступником;
• признаки убийцы (размер обуви, вес и т. п.).
Если преступник взял у жертвы или с места, где было совершено преступление, какие-нибудь материальные ценности, то тесты по этому направлению составляются так же, как при раскрытии ограбления. Как видно из перечня ключевых вопросов, они в основном идентичны тем, которые используются операторами при раскрытии других видов убийств. Пример: на улице Северная в доме № 13, на четвертом этаже в однокомнатной квартире в субботу 21 февраля около 23 часов была убита одинокая гражданка М в возрасте 48 лет, детей у нее не было. Около 11 ночи соседка услышала крик и вызвала милицию. Милицейский патруль обнаружил, что дверь в комнату не заперта. В квартире в кухне лицом вниз лежала хозяйка в луже крови. На ней были надеты черные трусы и белый бюстгальтер. На трупе в области сердца были обнаружены две раны от удара ножа. В кухне на столике стояла неоткрытая бутылка водки и два стакана. Кровать была разобрана, но следов, что на ней кто-то лежал, не было. Рядом на полулежали серая юбка и белая кофта с оторванными пуговицами. Из опроса соседей было установлено, что погибшая была общительной. У нее дома часто собирались шумные компании. Были одиночные посещения мужчин, в последние месяцы чаще всего приходили Юрий, Сергей и Владимир. Через месяц оперативной работы эти мужчины были найдены, все они подтвердили свой приход в квартиру М. в последний месяц, но категорически отказывались от причастности к убийству. На месте убийства не было обнаружено ни отпечатка обуви, ни отпечатков пальцев. Тестирование было проведено по классической схеме — поисковый тест на криминальное прошлое, непрямые тесты на детали преступления, в заключении был предъявлен прямой тест на «знание виновного».
