Эсси хотела бы оставить ребенка, но зачем? Ребенок, зародившийся внутри нее, заслуживает большего. Она не желала, чтобы это дитя появилось в ее мире, полном отчаяния, вырождения и смерти.
Нет, ни за что.
Эсси резко развернулась и пошла прочь.
— Эсси! Стой! — возмутился Эдвард, нагнал и схватил ее за запястье. — Я только что отдал тебе кольцо с брильянтом. Ты могла бы хотя бы попрощаться!
— Отпусти, мне больно.
— Эсси!
Ей показалось, что кто-то зовет ее издалека, но, вероятно, это был всего лишь свист ветра и шелест моросящего дождя. Или она просто вообразила это себе, как воображала маленькие физиономии близ- няшек.
Люди, спешащие мимо, с любопытством оглядывались на странную пару, стоящую под дождем, но, разглядев поношенную юбку и сбитые ботинки Эсси, поджимали губы и спешно отворачивались. Кого волнует, что за дела у этого молодого франта с такой замухрышкой? Она не заслуживает того, чтобы останавливаться и пускаться в выяснение.
— Отпусти!
Эдвард потащил ее за угол, в тень, подальше от любопытных глаз.
— Эсси, ты должна понимать, как мне жаль. Это не моя вина!
Она противилась встречи с его трусливыми глазами. Тогда он схватил ее за подбородок, пытаясь заставить посмотреть на него.
— Я хочу, чтобы ты сказала, что понимаешь это!
— Я отлично понимаю, что ты трус, — процедила она сквозь стиснутые зубы, пытаясь вырваться из его рук. — А теперь отпусти меня.
— Успокойся. Не надо закатывать истерику.
У Эсси задрожал подбородок. Пытаясь унять дрожь, она поморщилась.
С дороги доносился глухой стук копыт по мостовой, потом резко прозвучал гудок автомобиля и послышался скрежет сваливающейся в кювет повозки. Лошадь вскинула голову и заржала, увлекаемая бесконтрольным движением прицепа.
— Она сказала, отпусти! — выпалила Герти, внезапно появившаяся из тумана, и с дикими глазами бросилась на Эдварда.
С разбега она обеими руками отпихнула его от своей сестры. Эдвард попятился назад, поскользнулся и замахал обеими руками, стараясь удержать равновесие.
Герти схватила Эсси за локоть и, прошептав: «Быстрее», — поволокла ее к стоявшим под фонарным столбом с вытянутыми лицами мистеру и миссис Ярвуд.
До конца своей жизни Эсси будет помнить ужас на лицах ее соседей, когда послышался удар человеческого тела о булыжную мостовую и хруст налетевшего на него металлического колеса повозки.
Глава 25
Кейт
Лондон, наши дни
Галерея «Серпентайн» расположилась в самом сердце Кенсингтонских садов — изящное и слегка чопорное строение, классические линии которого выдавали в нем бывший чайный дом. Вокруг аккуратно подстриженные лужайки. Возле галереи толпятся посетители, подставляя лица утреннему солнцу, словно подсолнухи.
Белла поджидала Кейт в фойе.
— Солнце просто оживило Лондон, правда?
— А я думала, что только бостонцы помешаны на погоде!
Белла рассмеялась и взяла Кейт под руку, когда она вошла в галерею.
— Знаешь, мама узнала о том, что Гертруда долгие годы рисовала и живописью занималась, только после ее смерти, когда разбирала вещи на чердаке. Там же нашла ее детские дневники.
Они прошли по длинному коридору и оказались в хорошо освещенной зале. Лишь переступив порог, Кейт остановилась, пораженная видом огромного полотна с изображением обнаженной женской фигуры со спины. Тело женщины было сапфирового темно-василькового цвета.
Кейт разглядывала картину, когда у нее брякнул телефон. Она достала его из кармана, чтобы прочитать сообщение.
«Извини, не было возможности набрать тебя, чтобы поболтать. Надеюсь, Париж тебя порадовал. Попробую дозвониться вечером. Скучаю, целую, Маркус».
Типичный для Маркуса беззаботный тон, но последние слова все же тронули Кейт — «скучаю».
Белла вопросительно посмотрела на Кейт.
— Ты сегодня витаешь где-то еще… Смотри! Вон та картина, в точности в тех же тонах, что и твои сережки.
— Синий всегда был любимым цветом Эсси. И моим тоже. Думаю, поэтому она и подарила их мне.
Но только ли поэтому? Или в этом подарке скрывалось нечто большее? Неужели она пыталась этим что-то сказать Кейт?
— Да, похоже, у сестер были схожие вкусы. В том смысле, что… — Белла указала рукой на противоположную стену, где на одной картине была изображена такая же обнаженная женщина, спящая, свернувшись калачиком, а на другой — перепрыгивала через реку, а может, и озеро.
Подойдя ближе, Кейт увидела, что на всех картинах, по всем женским фигурам проходили еле заметные тонкие линии, словно грани, получалось, что тела были не из плоти, а как бы высечены из драгоценных камней.
— Это изумительно. Фигуры такие чувственные. И в то же время они обладают блеском драгоценных камней.
— Я знала, что они тебе понравятся, — кивнула Белла. — Но знаешь, по-видимому, у Герти из драгоценностей были лишь золотое обручальное кольцо, пара жемчужных сережек и вот этот кулон.
Они шли по залу, разглядывая выставленные картины, пока не остановились напротив серии черных табличек с цитатами, вывешенных в нише стены. Может быть, музейщики таким образом рассчитывали предоставить посетителям возможность приостановиться и поразмыслить над тем, что они только что увидели.
Сапфиры обладают красотой, подобной небесному престолу; они суть те… чьи жизни блещут правыми делами и добродетелью чистейшей.
Марбод Реннский (епископ и поэт XI века)
Кейт подумала об Эсси — о сборе средств для библиотек в государственных школах, об учреждении стипендий в колледжах и о ее нескончаемых инициативах по открытию бесплатных центров здоровья для женщин. И в Лондоне ее младшая сестра Гертруда занималась тем же самым. Борьба за права женщин, открытие приютов.
Две женщины, два города.
Кейт взглянула на золотую пуговицу-кулон, проглядывающую сквозь шелковую рубашку Беллы. По поводу пуговицы однозначного ответа не было. Никаких конкретных зацепок, только догадки и предположения. Если Кейт сможет доказать, что пуговица Гертруды из чипсайдского клада, то ее место в музее. И в то же время она принадлежит Белле.
Не все в жизни окрашено лишь в черное или белое.
* * *
В положенное время, предназначенное для изучения дневников, Белла и Кейт явились в специально отведенную комнату и сели за стол из красного дерева. Вошел строгий ассистент в застегнутой наглухо рубашке и теплом жакете, он принес дубовую шкатулку и поставил ее на стол. Эффектным жестом он извлек из связки ключей, висевшей у него на ремне, массивный железный ключ викторианской эпохи, открыл замок шкатулки, отщелкнул золотистые застежки и откинул тяжелую крышку. При этом раздался характерный звук — будто старая дубовая шкатулка вздохнула с облегчением, избавившись от давления массивной крышки. Брови Беллы взметнулись вверх, и она прикрыла рот рукой, чтобы подавить смешок, вызванный таким вполне театральным эффектом.
