Не успел он пройти и пятидесяти ярдов по улочке, ведущей к реке, как долину вновь сотряс подземный удар. Он казался громче взрыва накануне — более угрожающим, как будто деревня находилась под обстрелом и за ночь вражеская артиллерия подступила ближе. Видимо, ветер усилил звук. Удар выгнал грачей из гнезд на высоких деревьях и разметал их, точно почерневшие ошметки, над церковным двором.
Ни одна из женщин, живших на другой стороне улицы, и ухом не повела. Каждая сидела на табуретке у себя на крыльце, грелась под солнцем и сосредоточенно крутила прялку, будто ничего не слышала. Такую же идиллическую картину можно было наблюдать на всей главной улице: ни единого мужчины, одни лишь женщины, без устали нажимающие на педали прялок и вытягивающие тончайшие белые нити из облаков бледно-серой кудели, ребятишки, играющие в крохотных палисадниках вдоль обочины, и пара младенцев в колыбельках под яблоневыми кронами. Одна из прях вскинула глаза и кивнула Фэйрфаксу, когда тот проходил мимо. Он учтиво кивнул в ответ. Это вполне могла быть Джейн Тунсталл, чей мертворожденный сын был похоронен некрещеным в 1597 году, ее соседка — Энн Шекстон, которая недавно вышла замуж за Томаса Турбервилля, или Маргарет Робиннс, а младенец в колыбельке подле нее — малышкой Элис. Тысяча с лишним лет пронеслись над Англией с тех давних пор, одна цивилизация погибла, и на ее месте возникла новая, а жизнь в Эддикотт-Сент-Джордже шла своим чередом, будто ровным счетом ничего не произошло.
В водяной пыли под мостом вспыхнула радуга. Искрящийся шлейф, похожий на хвост райской птицы, на мгновение застыл над потоком, а когда Фэйрфакс сделал шаг по направлению к воде, растаял в воздухе. Это явление было настолько поразительным, что он задержался на берегу и повторил фокус несколько раз, вызывая к жизни переливчатые цвета и прогоняя их, вызывая и прогоняя, но потом заметил, что своим поведением привлек к себе внимание кое-кого из женщин, явно забавлявшихся, и поспешил продолжить путь. Очутившись на другом берегу, он миновал улочку, ведшую к Свинарням, и вскоре услышал доносившийся издалека стук молота по наковальне.
Кузня стояла у перекрестка, чуть в глубине от дороги. Перед ней паслась лошадь, привязанная к деревянному столбу футов двенадцати в высоту, на котором болталась подвешенная на цепях большая пластмассовая ракушка желтого цвета, страшно древняя, видавшая виды и чиненая-перечиненая. Двустворчатые двери были распахнуты, в горне жарко пылал огонь, озаряя коренастую фигуру Джона Ганна, склонившегося над наковальней. В одной руке он держал молот, а в другой — клещи, сжимая расплющенный язык докрасна раскаленного металла, которому придавал форму.
— Мистер Ганн!
Фэйрфакс переступил порог кузни, и его немедленно обдало жаром.
При звуках собственного имени кузнец обернулся, прикрываясь рукой в защитной рукавице от яркого солнечного света, глядя в сторону Фэйрфакса и щурясь. Едва он узнал гостя, как его лицо прояснилось.
— Здравствуйте вам, преподобный отец.
Он бросил поковку в бадью с водой, откуда с шипением вырвалось облако пара, и, обойдя наковальню, подошел к Фэйрфаксу. Его обнаженный торс был прикрыт лишь кожаным фартуком, но взмокшие от пота черные волосы, которыми густо поросли руки и грудь, плотно облепили кожу, и Фэйрфаксу поначалу показалось, будто на кузнеце надета шерстяная фуфайка.
— Веселый вчера был вечер! Никогда прежде не видал, чтоб священник так отплясывал! — Ганн ухмыльнулся, демонстрируя крупные, как у лошади, зубы, пожелтевшие от крепкого табака. — Чем могу служить вам, сэр? Никак, подковать кобылу на дорожку решили?
— Нет, мистер Ганн, я пришел не за этим. Мне нужно отослать письмо.
— И куда же, могу я узнать?
— В Эксетер.
— Ну-ка, дайте-ка я гляну. — Ганн стащил с руки рукавицу и вытер ладонь о край фартука. Потом взял письмо и внимательно изучил адрес. На его лице отразился неприкрытый интерес. — Его светлости епископу? — Он негромко присвистнул. — Что-то случилось, преподобный отец?
— Вовсе нет. — Фэйрфакс с трудом удержался, чтобы не осадить кузнеца, посоветовав ему не лезть не в свое дело. — Мне просто нужно известить его о своих планах.
— Выходит, вы собираетесь у нас задержаться?
— Да, думаю, на несколько дней.
— Значит, по душе вам здешние края пришлись?
— Да, вполне.
— Ну тогда вот что скажу: коли не уедете сейчас, так уж никогда не уедете.
На мгновение Фэйрфакс решил, что ослышался.
— Звучит прямо как зловещее пророчество!
— Вовсе нет. Так уж у нас в долине водится. Если кто слишком долго задержался, она им завладевает и больше уж никогда не отпускает. — Ганн вновь растянул рот в желтозубой ухмылке — Фэйрфакс так и не понял, дружелюбной или угрожающей. — Ну ладно. Давайте найдем моего мальца.
Следом за кузнецом Фэйрфакс вышел из кузницы. Во дворе были вырыты две большие ямы, каждая глубиной футов в восемь — одну из них наполовину прикрыли досками. По сторонам обеих ям громоздились, почти доверху, ящики с инструментами, подковами и гвоздями, а также куски металлического лома. В той, что была полностью открыта, сидел юноша лет шестнадцати. Когда его позвали по имени: «Джейк, поди-ка сюда, парень», он послушно вылез по лестнице и затем стоял, почтительно сжимая в руках свою шапку, пока Ганн отдавал ему распоряжения.
— Так, возьми-ка вот это письмо и снеси почтальону в «Лебедь», только чтоб непременно отправил его в Эксетер с сегодняшней почтовой каретой. — Он обернулся к Фэйрфаксу и ободряюще произнес: — Карета отходит только в четыре, времени еще полно, если он поторопится. — Он сделал вид, будто собирается отвесить сыну пинка. — Давай пошевеливайся, бери у преподобного отца письмо и дуй во весь опор.
— А сколько это будет стоить? — спросил Фэйрфакс.
— Пять фунтов за почтовую карету. Четыре за лошадь. Ну и мальцу сколько не жалко.
— Кроны за его труды хватит? — (Молчание.) — Десять шиллингов? — (Молчание.) — Фунт?
— Да, фунта вполне довольно. Скажи что-нибудь преподобному отцу, Джейк.
— Благодарю вас, сэр!
Парнишка коснулся чуба кончиками пальцев.
Десять фунтов! Чистой воды грабеж. На обратную дорогу у него, таким образом, оставалось всего десять. Но молодому священнику претило торговаться, поэтому он молча отсчитал из кошелька монеты. Джейк легко вскочил в седло, прогарцевал по вымощенному булыжником двору и скрылся из виду. Фэйрфакс проводил его взглядом. Ганн ссыпал свою долю денег в карман фартука и одобрительно похлопал по нему, как человек, который только что сытно пообедал.
— Ну как, преподобный отец, не хотите выкурить со мной еще по трубочке? Я найду что-нибудь не такое крепкое, как давеча.
— Предложение заманчивое, но нет, спасибо, мне нужно идти.
Фэйрфакс вышел со двора, остановился на пересечении двух дорог и посмотрел в сторону узкой тропки, зная, что Ганн наблюдает за ним. Его не отпускало тревожное чувство, что он загнал себя в ловушку. Ну что ж, пришла мысль, так тому и быть: по воле Господа он ухитрился зайти так далеко, что отступать было некуда. Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их
[15].
