Однако последняя часть двадцатого столетия и первая четверть двадцать первого являют собой совершенно иную картину. Как это ни парадоксально, эпоха, на которую, по-видимому, пришелся невиданный расцвет науки и технологий, не оставила после себя практически ничего, за исключением пластика и осколков стекла. Кто теперь поверит, что, по некоторым сведениям, в определенный момент только в Лондоне насчитывалось свыше десятка зданий шестисот с лишним фунтов высотой, а одно достигало тысячи? До нас не дошло даже следа ни одного из них.
Нам неизвестно, в силу каких именно процессов эти сооружения оказались так быстро и бесследно уничтожены. Некоторые выдвигают версию о чудовищной войне, во время которой применялись взрывчатые вещества невообразимо разрушительной силы. В то же время мой коллега мистер Беркли предположил, что это могло стать результатом широкого распространения в эпоху позднего Предапокалипсиса конструкций из стали и бетона: как только бо́льшая часть стекла, которым были облицованы эти сооружения, оказалась повреждена (судя по всему, обитатели практически сразу же покинули их), внутрь стала проникать дождевая вода. Рост растений в летние месяцы и вызванное обледенением растрескивание в зимние приводили к разрушению бетона и ржавению стали. Ржавея, сталь расширялась и способствовала образованию в бетоне все новых и новых трещин, что приводило к обрушению зданий. Эта теория представляется мне наиболее правдоподобной. Наверняка известно лишь одно: через сто пятьдесят лет, когда люди вновь начали вести записи об окружающем мире, от этих зданий остались лишь немногочисленные груды обломков, не сохранившиеся к настоящему времени. (Замечу вскользь, что моряки, возвращающиеся из дальних плаваний в Вест-Индию, сообщали о замеченном ими на поверхности океана скоплении древнего пластикового мусора протяженностью в сотни миль, которое за восемь столетий оказались неспособны разогнать даже карибские ураганы, — если можно так выразиться, плавучем кладбище жалких останков целой цивилизации.)
То же самое относится практически к любому сооружению того периода — многоквартирным жилым зданиям, домам, так называемым торговым центрам, фабрикам, мостам, воздушным портам… Глядя на безмятежные пустоши и равнины, поля и луга, леса и рощи Англии, невозможно представить, что когда-то на месте всего этого возвышались бесчисленные здания. И здания эти — не единственное, что не дошло до наших времен. Существуют карты, изображающие разветвленную систему широких дорог и железных колесопроводов для перемещения самодвижущихся экипажей, которую точно так же стерли с лица земли безжалостные силы природы — самые очертания ее погребены под многими футами корней и земли.
Впрочем, уничтожено было не все. Некоторые строения, в основном возведенные из бетона и лишенные стеклянных элементов, оказались то ли слишком большими, то ли слишком прочными, чтобы исчезнуть полностью: именно их каталогизации я и посвятил бо́льшую часть своей жизни, итогом чего стал этот том. Судя по всему, они по большей части являются бетонными опорами или насыпями дорожных мостов либо различными дымоходами и башнями. Какими были их функции? Частью какой огромной и сложной системы они когда-то являлись? Ответить на эти вопросы мы не можем. Они разбросаны по всей стране — одинокие, печальные, безмолвные, — немые свидетели, надгробные памятники некогда процветающей цивилизации, достигшей невообразимого уровня развития и погибшей с ужасающей и загадочной внезапностью почти тысячелетие назад.
В книге насчитывалось без малого триста страниц. Фэйрфакс принялся медленно перелистывать их. Бо́льшую часть места занимали иллюстрации. На каждой странице была зарисовка какого-нибудь строения, а под ней — краткая археологическая справка и схематическая карта с указанием местоположения. Некоторые объекты были совсем маленькими, как, например, «Столбы из Боксли» в Кенте — шесть круглых бетонных колонн, причудливо торчавших посреди чистого поля. «Дуга, Хаддерсфилд» выглядела как изящный, напоминающий радугу эллипс на фоне заросшей вереском пустоши. «Водонапорная башня в Саут-Уонстоне» походила на гигантскую подставку для факела, воткнутую в землю. Другие и вовсе нельзя было назвать сооружениями, к примеру, «Стокенчерчский желоб», огромный рукотворный каньон, выдолбленный в холмистом плоскогорье Чилтерн-Хиллз. Но, пожалуй, самой впечатляющей была «Чаруэлтонская башня», тонкая, похожая на иглу, возвышающуюся на плоской безлюдной равнине, при полном отсутствии всякого подобия дорог поблизости от нее, и видимая, если верить Шедуэллу, с расстояния, равного целому дню пути. На полях имелись сделанные бисерным почерком карандашные пометки, почти неразборчивые. Сами рисунки были выполнены со всей скрупулезностью. Фэйрфакс повернул книгу к свече, чтобы лучше их разглядеть.
Какой колоссальный, должно быть, труд, подумалось ему, — объездить всю страну и описать это. Книга сама по себе была памятником. Ему нередко доводилось проезжать мимо подобных развалин, правда менее масштабных и хуже сохранившихся: мегалит, одиноко стоящий у обочины дороги близ Эксетера, о котором ничего не было известно; бесформенная бетонная глыба, полускрытая деревьями в королевских охотничьих угодьях близ Яркомба. Фэйрфакс никогда не давал себе труда задуматься, откуда они взялись. Они были просто частью пейзажа. Теперь он понимал, как легко впасть в одержимость, однажды поразмыслив над их значением. На самом деле существовало две Англии: повседневная и вот эта, древняя, скрытая Англия, почти уничтоженная, по которой большинство людей ходило, даже не задумываясь.
Он заглянул в указатель, чтобы посмотреть, не удостоились ли какие-нибудь известные ему места упоминания в книге. Сооружения перечислялись в алфавитном порядке, с разбивкой по регионам. Самым богатым на достопримечательности оказался Эссекс. Фэйрфакс провел пальцем по столбцу с названиями мест и замер, дойдя до строчки «Чертово Кресло, окрестности Эддикотт-Сент-Джорджа».
Некоторое время он оторопело смотрел на нее, потом вернулся назад, к соответствующей странице. Иллюстрация мистера Куика изображала невыразительный бетонный цилиндр, со всех сторон окруженный деревьями, не такой впечатляющий, как прочие древности, но все же весьма внушительный.
Высота Чертова Кресла равна приблизительно семидесяти футам, обхват — восемнадцати. Если избавиться от деревьев, за последнее столетие взявших его в кольцо, с него откроется бескрайний вид на восток. Наиболее правдоподобная гипотеза о его предназначении — утверждают, что оно могло служить дозорной башней, — разбивается о то обстоятельство, что не найдено ничего, даже отдаленно похожего на вход, хотя пятна ржавчины, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга по всей высоте сооружения, с северо-западной его стороны, указывают на возможное наличие в прошлом металлической лестницы. Местные жители не знают точно, относится ли название к самому сооружению или к месту, на котором оно стоит, — впадине, окруженной высокими холмами и несколько напоминающей кресло.
Закончив срисовывать карту, на которой был изображен путь из деревни к холмам, Фэйрфакс услышал, что наверху кто-то ходит. У него не было никакого желания сталкиваться с миссис Бадд и объяснять ей, что он тут делает. Да и все равно, самое полезное, что он мог сделать, — это набраться сил перед завтрашним днем. Но, вернувшись в постель, он обнаружил, что пребывает в том раздражающем состоянии, когда ты слишком устал, чтобы продуктивно мыслить, но при этом слишком возбужден, чтобы спать — и промаялся остаток ночи, крутясь и ворочаясь с боку на бок под одеялом, пока в деревне не заголосил петух. Вскоре после этого, без малого в шесть часов, забрезжил сероватый рассвет. Фэйрфакс отдернул занавески и устремил взгляд на картину за окном, черно-белую, как одна из гравюр мистера Куика. Похоже, никто еще не встал.
