Стратегия жизни и страх смерти
Когда наша жизнь переваливает через свой «экватор», когда неизбежность убывания жизненного ресурса становится очевидной, нам всем стоит задуматься о том, как распорядиться остатком дней разумно, со смыслом, с удовольствием. Тем более что у нас уже достаточно жизненного опыта и мудрости, чтобы не совершать очевидных ошибок.
Однако большинство из нас с грустью задумывается о быстротечности времени, но эти размышления редко конвертируются в планы и тем более в действия. Иногда, в отпуске или на рождественских каникулах, мы погружаемся в размышления о вечном и даже даем себе обещания начать жить иначе, но стоит наступить первому рабочему дню, все испаряется. Как может самое разумное существо на планете быть таким глупым, чтобы не начать решать задачу, очевидность которой ясна даже необразованным и недалеким?
Лучшее объяснение, на мой взгляд, дает американский психоаналитик, звезда своей профессии Ирвин Ялом в книге «Экзистенциальная психотерапия». Ялом много лет изучал страх смерти, считая его могучей силой, определяющей многие поступки человека, и в том числе классифицировал виды защит, которые мы выстраиваем против него. Страх смерти – мощнейший из страхов, первородный, глубокий и темный, настолько сильный, что человеку, жизнелюбивому существу, он просто невыносим. Справиться с ним настолько сложно, что человек выстраивает психологические защиты, личные внутренние мифы, слепая вера в которые позволяет ему снизить уровень напряжения, вызванный этим страхом.
Первая защита, упомянутая Яломом, – это отрицание, или, иными словами, вера в собственную избранность, исключительность. Если я очень боюсь смерти, я буду верить в то, что ее не существует. Что смерть – это то, что бывает с другими. Со стариками (а я еще молод). С людьми, ведущими неправильный образ жизни или совершающими фатальные ошибки, например переходящими дорогу на красный свет. Если я буду делать все правильно, если я буду избегать глупых поступков, то буду жить вечно.
Наивная вера, скажете вы? Но большинство из нас подсознательно отвергают собственную смерть, даже не замечая этого. Спросите у любого курильщика, знает ли он о вреде курения? Он не бросает курить от того, что внутри него живет вера, слепая и безрассудная, как почти любая вера, в то, что лично на него негативные последствия курения не распространяются. Говорю это как бывший курильщик, избавившийся от этой бесполезной привычки более 15 лет назад. Спросите у любого, поедающего очевидно вредную пищу (то есть, скорее всего, у себя самих), – разве вам не очевидны негативные последствия? Какое оправдание себе вы находите? Скорее всего, вы находите что-нибудь благопристойное, но разве не жалко, если вдуматься, выглядят все наши самооправдания? Почему же мы, такие осознанные и умные, никак не можем остановиться? Потому что остановиться – значит признать, что это сокращает нашу жизнь. То есть признать, что мы смертны.
Люди даже не пытаются делать очевидные вещи, способные если не продлить их жизни, то сделать ее остаток более осмысленным, потому что это означает сказать себе самим в лицо, четко и без прикрас: «Я смертен». Это настолько тяжело, что мы предпочитаем делать вид, что впереди у нас вечность. Иначе сложно объяснить совершенно иррациональное поведение людей, изнуряющих себя ненужным трудом, подрывающим их здоровье. Или, наоборот, людей, ведущих беззаботный студенческий образ жизни до седин. Ведущих исключительно нездоровый образ жизни. Подвергающих себя ничем не оправданному риску.
И наоборот, люди, которые вдруг в 40 с чем-то лет начали что-то резко менять в жизни, осознали (даже если они этого не рационализировали и не произнесли вслух) свою смертность. Некоторые из них пытаются продлить жизнь: начинают правильно питаться, избавляются от вредных привычек, занимаются спортом. Другие пытаются вести себя как юнцы, чтобы символически отдалить неумолимо приближающийся конец: разводятся и вступают в брак с людьми значительно моложе себя, одеваются и стригутся по молодежной моде, следуют трендам в социальных сетях и употребляют тинейджерский жаргон, стараются вращаться среди молодых и казаться среди них своими. Я знавал одного очень богатого, но очень несчастного человека, в лексиконе которого было столько нарочито подчеркнутых молодежных словечек, что его было неловко слушать. Каждый справляется со своим страхом смерти по-своему.
Парадоксально, но первый шаг к разработке стратегии счастливой жизни – это осознание ее конечности, то есть собственной смертности.
Лично я верил в жизнь после смерти. Когда я был ребенком, я услышал от своего приятеля историю о том, что переселение душ доказано научно. Что при смерти, и это зафиксировано приборами, душа покидает тело и вселяется в другое, новое тело. Мне так понравилась эта идея (хотя она была, очевидно, не чем иным, как мальчишеским трепом), что я уцепился за нее, подсознательно продолжая верить в нее уже во взрослой жизни. Действительно, чего тревожиться, если эта жизнь у меня не последняя, как в компьютерной игре? И лишь много позже, когда я прочел другую книгу Ирвина Ялома, «Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти», я понял, что много лет жил иллюзией. Я не верил в переселение душ, и вообще я не религиозен, но в той сказке, в которую я поверил, меня, книжного мальчика и сына ученых, подкупил именно факт (вымышленный, разумеется) наличия научной базы. Книга Ялома произвела эффект холодного душа, но это был отрезвляющий душ, за что я безмерно благодарен автору.
Парадоксально, но первый шаг к разработке стратегии счастливой жизни – это осознание ее конечности, то есть собственной смертности. Если вы сейчас признаете, что вы смертны, вам станет страшно. Или грустно. Или тревожно. Но зато это чувство может послужить первым толчком к изменениям. К тому, чтобы больше не полагаться на «судьбу», а по мере сил пытаться выбирать траекторию своей жизни самостоятельно.
Глава 2
Счастье
Счастье – это работа
Все хотят быть счастливыми – это аксиома. В мире ежегодно проводится немало исследований, посвященных феномену счастья, и с результатами некоторых из них я вас еще познакомлю по ходу книги, но все они исходят из базового, не подвергаемого сомнению принципа – все люди стремятся к счастью. Ученые спорят о том, что точнее называть счастьем: спокойную радость от полноценной, насыщенной жизни или яркие минуты чистого восторга. Но само желание испытывать больше позитивных эмоций и меньше негативных считается универсальным законом, не зависящим от расы, языка, континента или вероисповедания. И все же, на мой взгляд, мы не совсем правильно понимаем счастье, и оттого в мире меньше счастливых людей, чем могло бы быть.
Вспомните детство – для многих это самый счастливый период в жизни (благодаря еще не утраченной способности радоваться мелочам и отсутствию висящего над головой дамокловым мечом груза взрослой ответственности). Откуда бралось счастье? Оно бралось извне. Мы еще не управляли своей жизнью, нас несли вперед воля родителей и стечение обстоятельств. Большинство счастливых моментов были связаны с другими людьми: долгожданный подарок на день рождения, волнующее путешествие, кажущееся приключением, теплые объятья матери, возвращение отца из долгой командировки. Счастье было подарком от жизни, мы ждали его и мечтали о нем, но не могли им управлять. Счастье просто случалось – само собой.
